Ровно через пять минут после распределения очередности они уже оба спали.
Снова западня
День прошел в наблюдениях.
С утра начальник штаба разыскал озерцо, но ловить рыбу было некогда, развел костер и сунул в котелок двух, как выяснилось, недожаренных в прошлый раз карасей. Почистил остатки картошки и сделал зажарку на сале.
Похлебка вышла не очень удачной, однако друзья выхлебали котелок до дна.
Все свое имущество, кроме фонаря, оставили в котомке под елью. И опять залегли перед домом Прокопки.
Дважды проходил в деревню сам Прокоп, раз его жена — прошла туда и обратно не по траве, а тропинкой, подальше от леса. Друзья начали тревожиться.
А тени пихт опять вырастали на заборе…
Прокоп, возвратившись домой после второго выхода в деревню, остановился у калитки и опять долго, мрачно глядел на тайгу поверх голов Никиты и Петьки.
Потом шагнул в калитку, но не запер ее. Было слышно, как он что-то прокричал во дворе… На поляну вышел опять уже с ружьем за плечами и с бесноватым Шерханом рядом.
Петька стиснул локоть начальника штаба.
Прокоп зашагал мимо них, вдоль ограды, потом — в тайгу.
И когда хруст валежника под его кожаными сапогами стих, из калитки быстро вышла женщина, быстро отгремела засовами, быстро прошла через поляну — не тропинкой, а по траве, как вчера.
Друзья выросли перед нею на прежнем месте.
— Быстро, мальчики! — скомандовала она. — Вы не здешние? Ну, ладно. Вторая доска за углом отходит. Сдвинете ее — и быстро! Я в сельпо. Глядите: узнает — прибьет и вас и меня! — предупредила она, а глаза ее опять искрились озорным весельем, будто это радостно даже — когда тебя могут прибить.
Петька рванулся к дому.
— Боже! Мальчики! Не запалите там!.. — взмолилась она с запоздалым испугом, увидев фонарь.
— Знаем, знаем! — откликнулся Петька.
Она безнадежно махнула рукой, и кофта ее замелькала в кустах по направлению к деревне.
Вторая от угла доска заскрипела, сходя с нижнего гвоздя, легко отошла в сторону…
Петька не вскарабкался, а взлетел по лестнице на сеновал.
Прикрыли за собой вход.
Никита чиркнул спичкой, зажег фонарь, и оба остановились в изумлении перед открывшимся вокруг них богатством. На огромном чердаке — даже по скатам стропил, даже по крыше — не было кусочка, свободного от вещей. Тут и мельничное крыло, и тракторные фары, и какое-то старое, с толстенным, как у пушки, стволом ружье, и тяжелые стулья с львиными головами на подлокотниках, и какие-то портреты, несколько большущих сундуков друг на дружке, плужные лемеха, какие-то шестеренки, гайки, болтики, рваные сапоги, стертые лапти, колодезный, ворот… И на всем этом слой пыли.
Друзья, ошеломленные, долго озирались на эти нужные и не нужные им вещи… Первым опомнился Петька.
— Быстро!.. — Кинулся в один угол, в другой, потом через целую баррикаду тряпья перебрался в конец чердака.
Рванул с горы мебели старую этажерку. Никита остановил его: «Надо спокойно…» Показал рукой на следы.
Успокоились, опустили пригашенный фонарь вниз. Стали перекладывать вещи с места на место, поднимая их осторожно, чтобы оставалось как можно меньше следов.
Наконец в правом дальнем углу показались аккуратные стопы книг.
Друзья отодвинули в сторону неведомо как оказавшуюся здесь школьную доску и увидели два пыльных ящика рядом с книгами.
Петька схватился за крышку. Ощетинившись ржавыми гвоздями, она легко поднялась вверх.
— Здесь!.. — с испугом прошептал Петька и выхватил из ящика первую книгу. «Братья-враги», — прочитали оба в свете мерцающего фонаря. Никита взял ее за корешок, потряс, заглянул в переплет — ничего особенного не заметил.
Петька выхватил, другую.
«Похождения Ната Пинкертона»… «Гибель „Колорадо“» … Толстый том: «Тайны женского очарования»…
«Мужчина и женщина»… «Русская история в самом отжатом состоянии»…
Никита присел возле ящика, потер рукавом его смоляную стенку.
— Чего ты? — спросил Петька.
— Пять, — зловеще изрек Никита. Петька увидел проступившую на ящике цифру «5». По лицу его скользнуло недоумение, но уже в следующую секунду адмирал-генералиссимус накинулся на второй ящик. С трудом выдвинул его, и на задней стенке нашли небрежно очерченное белилами «3».
— В куче… — устало дыша, резюмировал Никита. Затягивался еще один узелок в цепочке неясностей. Ящик с цифрой шесть был, очевидно, использован Прокопом для других целей, а книги он выложил в стопы.
Снова пришлось хватать один за другим тома и томики разных «похождений…», глотая пыль и задыхаясь, чтобы не раскашляться. Оба не заметили, сколько времени прошло с минуты их вторжения на сеновал…
Явственный мужской голос где-то поблизости заставил Петьку броситься грудью на фонарь, и он чуть не раздавил его, опершись руками о кучу тряпья. Дунул под стекло.
Темень окружила обоих.
Что-то со злостью проговорил у калитки Прокоп. Со злостью хлопнул калиткой/ двинул засовами. Скрипя сапогами, прошелся по двору. Встревоженный Шерхан загавкал.
— Цыц! — рявкнул Прокоп. И, виновато урча, Шерхан отбежал в дальний угол двора. — Тихо, Шерхан!..
Прокоп взошел на крыльцо дома. Тонко пропела сенная дверь.
— Бежим! — одним дыханием шепнул Никита. Петька прижал его к тряпью. Шерхан, напоминая о себе, заставил Никиту покориться.
Прокоп снова появился во дворе…
И через несколько секунд угрожающе скрипнула лестница, по которой недавно поднимались на сеновал наши герои.
Догадался о чем-нибудь Прокоп или не догадался… Но вдруг звякнула накидка на входной дверце и прогремел замок.
Никита хотел повторить бессмысленное «дяденька», открыл рот… и остался лежать с расслабленной челюстью.
Глухо бухнула земля под сапогами прыгнувшего вниз Прокопа. Отгремела, соскальзывая по стене, лестница. Потом с шумом улеглась в сарае. Потом туда же улеглась вторая — от входа на чердак…
Все это было проделано в молчании. Только время от времени, будто одобряя действия хозяина, торжествующе рычал Шерхан.
В этот вечер в Белой Глине
В этот вечер Мишка, окончательно потерявший голову в догадках по поводу исчезновения друзей и зная от Петькиной матери, что какое-то отношение к этому имеет учительница, навестил Валентину Сергеевну, чтобы попытаться выведать хоть что-нибудь у нее. Но Мишка был плохим дипломатом. После двух-трех вопросов о здоровье, о возможностях почтового сообщения и всякого рода путешествий Валентина Сергеевна уже догадалась, что Никита и Петька в походе.
Тем же часом она вместе с Мишкой отправилась к Петькиной матери.
Та ахнула, завидев учительницу.
Через некоторое время к ним присоединилась бабка Алена. И три женщины, припоминая свои беседы с беглецами, никак не могли решить, на кого ссылались друзья, говоря о походе. Получалось так, что все трое не разрешали этого и никто из троих не запрещал.
Больше всех, а вернее заметнее всех, волновалась Валентина Сергеевна. Она даже осталась на ночь у Петькиной матери. Бабка Алена вспомнила, что путешественники обещали возвратиться через два-три дня, и решено было ждать их завтра.
Но прошел завтрашний день, а беглецы не появлялись.
Вечером Владька и Мишка организовали постоянное дежурство в тальнике, на берегу Туры. Владька для этой цели соорудил подзорную трубу из двух линз. Труба немножко замутняла изображение, но все же, приглядевшись, через нее можно было различить, где река, а где берег…
Однако безрезультатно прошла еще одна ночь. Потом еще один день. И еще ночь… А к вечеру следующеего дня Валентина Сергеевна пришла в сельсовет и по телефону сообщила в районную милицию об исчезновении двух своих учеников. Валентина Сергеевна была расстроена до того, что минут десять объясняла внешние приметы одного Никиты, хотя и сказать-то надо было всего, что голова как шар.