Петька не сразу смог увязать воедино события последних дней, но для того у Никиты и была голова как шар, чтобы все увязывать быстрее.
Проня твердил о каком-то камне…
И еще вчера уловил Никита в бормотании сумасшедшего упоминание о «подземных хоромах». Эти «хоромы» тогда же навели его на мысль о землянке, но потом, в ходе дуэли, связь между ними распалась.
Чернобородый насмехался. А сумасшедший, возможно, говорил правду… Только о чем же он говорил еще?.. О каких речках упоминал? Что за камень ему нужен? Какую роль во всем этом играет библия? Почему сумасшедший Проня вспомнил о землянке теперь, а не два дня, не месяц, не год назад? Откуда он пришел в Белую Глину?..
Расспросить бы подробней чернобородого. Но где его сыщешь — мало ли охотников по тайге бродит? А разбираться в остальных вопросах при столь скудных и столь расплывчатых сведениях сумасшедшего не имело смысла. Надо было действовать.
Когда первое волнение в связи с заявлением Никиты улеглось, Петька кошкой прыгнул на лестницу и, весь превращенный в слух, попытался уловить какое-нибудь движение на поверхности. Эта маленькая предосторожность йесколько успокоила его. Он спрыгнул назад.
— Роем!
Но Никита и без того уже вытаскивал из ящика все сколько-нибудь пригодное для рытья. Как они раньше не догадались, что одна стена не может быть земляной при таком добротном срубе!
Никита вооружился штыком, Петька взял нож. Землянка, которая еще два дня назад казалась обоим самым надежным бастионом, теперь напоминала ловушку…
Первые куски глины с шорохом упали на бревенчатый пол. Вчера они оберегали его от мусора, а сегодня оба уже почувствовали, что недолго осталось им хозяйничать здесь… И рубашки на обоих взмокли от пота.
Острые орудия легко входили в грунт, так что скоро от былой чистоты в землянке ничего не осталось.
К тому же только первый слой сантиметров на двадцать — двадцать пять в глубину был плотным. Глубже в стену порода стала рыхлее: песчаная, влажная.
Работали молча, перекидываясь лишь деловыми командами: «Бери слева… Шибче… Так…»
Существование тайны казалось неоспоримым. И все же, когда Никита ударил своим штыком во что-то твердое, когда шепнул: «Есть!» оба замерли ненадолго, веря и не веря в это загадочное «есть». Прислушались. Но кроме собственного дыхания, ничего не уловили.
Оказалось, что твердое под ножом — это бревно. С трудом развернули его вдоль землянки. Потом час (или двадцать минут — они не знали) работали снова, пока выворотили еще одно бревно…
Наконец, когда в землянке стало не повернуться из-за бревен и глины, обнаружили бревенчатую стену и дверь, окованную железными полосами. Такими же полосами был окован люк, прикрывавший ход в землянку. Но люк находился под мхом и прогнил со временем. А дверь могла выдержать, наверное, еще сто лет.
Открыть ее не удалось. Вынужденные отдыхать, друзья могли в общих чертах восстановить происшедшие здесь события. Судя по штыку и патронам, найденным в землянке Петькой, события эти относились ко временам гражданской войны, то есть к тем временам, о которых еще и по сей день напоминает в скалах водопада часть выцарапанной на камне надписи: «Здесь насмерть стояли…» Дописать ее безвестному солдату, видимо, не удалось.
Землянка служила кому-то убежищем. Около метра восьмидесяти сантиметров высотой, два метра в ширину и три метра в длину — от лаза до только что обнаруженной двери. Потом хозяин вынужден был покинуть ее. А время подточило три последних бревна верхнего перекрытия. Последних — если считать, что стенка с дверью конечная. Там, за дверью, возможно, хранились запасы… Но два бревна приятелям удалось развернуть, а третье, одним концом уходящее вверх, другим намертво уткнулось в нижний угол двери и так прочно замкнуло ее, что сдвинуть дверь не удалось даже на миллиметр.
— Надо пилу, — подытожил Никита, утираясь подолом рубахи.
Вдруг будто тюкнуло что над ними. И с приоткрытыми ртами они оба оцеленели. Никита стиснул, в кулаке штык. Петька с ножом приготовился увидеть самое неожиданное и самое страшное из всего, что можно представить в жизни…
Так они прождали долго. Наконец переглянулись, пожали плечами. «Ничего?..» — «Ничего…»
Проглотив слюну, Петька сказал больше ради самоуспокоения, чем из убежденности:
— Проня, что ли напугает? Заставим сплясать…
Никита не ответил ему. Но в дальнейшем они переговаривались так тихо, только чтобы слышать друг дру га, а огонь фонаря убавили до крошечного.
Одному ехать в деревню, одному оставаться — незачем…
Решили обернуться вдвоем.
Никогда еще Петька не освобождал выход на поверхность так осторожно и так медленно. Лишь свет яркого дня вернул обоим некоторое самообладание. Вокруг — ни души..
Тщательно, запоминая положение каждой веточки, прикрыли вход и, не приподнимаясь от земли, от куста к кусту, от елочки к елочке — скрылись в камышах.
Мишка ищет примирения
Никита на ходу прыгнул в воду и с разбегу почти полностью выволок лодку на песок. Ладони у обоих горели от свежих мозолей. По кое-как вымытым физиономиям струился пот.
Чуть ниже по косе чистил свою плоскодонку дезертир Мишка.
— Здравия желаю! — поздоровался он как ни в чем не бывало.
Но друзья не стали задерживаться на берегу. Петька впереди, Никита следом — они уже вышагивали по раскаленному песку в сторону колхозной кузницы. Мишка поколебался немного, потом догнал Никиту и пристроился рядом с ним.
— На Марковы горы ходили?.. — спросил Мишка. Никита, занятый своими мыслями, ничего не ответил.
— Вы зазря это… Чего же я? Все честно. А?..
Никита тем временем со всех сторон опять анализировал последние события, и в голове его уже намечалась какая-то едва уловимая связь между ними, а Мишка со своими вопросами бухал по этой связи, как топором, и стоило больших усилий, чтобы уберечь ее, не рассыпать.
— А? — переспросил Мишка. И, не дождавшись ответа, догнал Петьку. Но к Петьке пристроился не рядом, а чуть сзади, сбоку. — Рыбачить ходили?
— Ягодку пасем… — отрезал Петька.
Мишка незаметно вздохнул. И шагов десять молчал. Потом сказал:
— А сегодня Колька тетки Татьянин будет с новенькой целоваться.
Петька приостановился зачем-то.
— Это с какой же?..
— Ас Кравченкой! — ожибился Мишка. — С кучерявою!
— А-а… — неопределенно протянул Петька и опять зашагал своей дорогой. — Врешь небось…
— Вот те слово! Чтоб мне сдохнуть! — забожился Мишка. — Приходи — увидишь! Владька сказал, что даст из ружья пальнуть Кольке. Колька и уговорил эту! Шесть раз будут. Это в амбаре, что за двором у Егоровых!..
— Где? — недоверчиво переспросил Петька. — В амбаре, где сеновал! Придешь?
Петька промолчал. До кузницы оставалось шагов двадцать.
— А? Я ж не замиряться зову. А так — каждый по себе, — сказал Мишка. — А в кузню вы зачем?..
Но Петька не ответил ему. И все время потом, сколько Мишка ни пытался выяснить, чем увлеклись его недавние соратники, Петька делал вид, что не замечает его усилий.
— Здравствуйте, дядя Андрей.
— Здравствуйте, коли не шутите! — сердитым басом ответил косой дядька Андрей, засовывая в горн две половины сломанной тележной оси. В другое время посмотреть, как дядька Андрей варит ось, — кино не надо. А сегодня приятелям было не до того. Сердитым — это косой дядька Андрей всегда был. Привык с железом и думал, наверное, что, если человека не ударишь словом, как железякой, так он и не разберет ничего. И плечи у дядьки Андрея были точно железные, и руки с засученными по локоть рукавами — из чугуна, и взгляд в отблесках горна — тяжелее той наковальни.
— Мы по делу к вам, — сказал Петька.