— А я гляжу, — сказала бабка Алена, — заморятся не заморятся? Филипп-то, куды ему, — слабее…
— Д-да?.. — зачем-то переспросил Петька.
— Ну! Куды ему, — повторила бабка Алена и, тяжело нагибаясь к лопухам у обочины, добавила — А я гляжу: заголодают не заголодают?
Петька посмотрел на Никиту. Но Никита глядел мимо — в какую-то одному ему известную точку у синего, в лесах, горизонта.
Бабка Алена достала из лопухов узелок с провизией и толстый запотевший чайник с водой.
— Яж кумекаю: заробятся мужики — надо полдне-вать… Сальце вот, луку маленько…
— Д-да? — опять некстати переспросил Петька, потом равнодушно заглянул в узелок, первым сердито приложился к чайнику, отдал его Никите, подумал и взял с разостланного платка самый большой кусок сала, еще подумал и взял средний по величине кусок хлеба, потом сел рядом с платком и стал сердито жевать.
— Ну, кто выиграл?.. — полюбопытствовал Мишка. Никита молча похрустел луковицей на зубах.
— Ты ж не выиграл…
Мишка оглядел их обоих, стараясь угадать, что такое опять осталось тайной для него. Петька ничего не понял в разговоре, но смолчал. Бабка Алена собрала тяпки.
— Мы отнесем, бабушка… — все еще с нотками ласковости в голосе заверил Никита. Но бабка Алена отмахнулась:
— Ладно уж… Чего… Надо и мне поработать…
Семка Нефедов тоже подошел к платку, Колька тетки Татьянин тоже, и все стали закусывать. Только Светка взяла очень маленький кусочек сала и разжевала его без хлеба.
Рагозинская шпана
Второе событие произошло у водопада. Петька с Никитой долго лежали на скале у самого обрыва и глядели вниз. Удивительная штука — вода. Кажется, течет она и течет — все время одинаковая. А станешь присматриваться — она без конца меняется в течении: то по-одному сверкнет прожилками, то по-другому, и чтобы повторилась — никогда не увидишь.
Они лежали на рагозинском берегу, так как скала здесь была самая высокая. В двух шагах от них дремала сонная от жары тайга.
Водопад гудел торжественно, важно. Клочья пены время от времени взмывали в воздух и, легкие, белые, медленно опускаясь, планировали к берегу.
Друзья переговорили обо всем: о затянувшемся молчании Товарища Председателя Горсовета, об исчезнувшем Проне, о Мишке, что продолжал упорно заигрывать с Владькой, о том, что Проня, возможно, давно упредил их глупым своим умом и разыскал исчезнувший камень, но об этом говорить не хотелось.
Некоторое время полежали молча. Потом Никита ушел в лес. Он приметил там будто бы присыпанную щебенкой яму — решил поковыряться…
Петька некоторое время лежал один. Но одному было скучно и жарко. Тогда решили сделать новую попытку обследовать дно омута, в котором, по рассказу бабки Алены, жил раньше сом. Темный в скалах омут давно привлекал друзей, но глубина безнадежно отталкивала. И не такие, как Петька, пробовали донырнуть до дна, где лежал теперь затонувший «Корсар», но только Федька косого дядьки Андрея, говорят, донырнул раз и вытащил на поверхность саблю. Правда это или нет, но сабля у Федьки была: кривая, ржавая, в зазубринах…
Петька чувствовал себя в отличной «ныряльной» форме и решил попытать счастья еще раз… На глубине, в омуте, рассказывали, есть течение, которое тянет вниз, и кто попал в него — не выберешься. Да ведь выбрался же Федька дядьки косого Андрея? Петька решительно разделся догола, чтобы даже трусы не мешали, и прямо с камня ухнул в глубину…
Никакого открытия на глубине он не сделал, потому что дна не достал, — открытие поджидало его на поверхности. Когда, задохнувшийся, с обвисшим на глаза чубом, он вылетел из воды, хлебнул воздуху и привычным движением головы отбросил назад волосы, глазам его предстала самая неприятная из всех возможных в таком положении картин. У водопада, на том самом месте, где две минуты назад был он, стояли пятеро ухмыляющихся рагозинцев, со Славкой белобрысым в том числе. Шестой — Васька Малыга, коротконогий и длиннорукий, первый в Рагозинке драчун, с Петькиными трусами, штанами и майкой в руках примеривался к высокой ольхе, собираясь, очевидно, как знамя, водрузить где-нибудь на ее верхотуре залатанные Петь-кины штаны.
— Отдай одежду! — вне себя закричал Петька.
Рагозинцы захохотали. Белобрысый Славка бултыхнул опущенной в воду ногой, и брызги полетели прямо в лицо Петьке.
Он рывком отплыл на середину омута.
— Стираешь? — поинтересовался Васька Малыга, разглядывая на вытянутой руке Петькины трусы и майку. Запустить бы в него хорошим булыжником… Но достать камень со дна — Петька уже убедился — не по силам ему.
Кто-то еще о чем-то спросил его, но в это время Петька заметил вверху, над водопадом, изумленное лицо Никиты — на той самой скале, где недавно еще лежали они оба.
Никитино лицо мелькнуло и исчезло. Что придумает Никита, Петька не знал, но был уверен: придумает что-нибудь и это возвратило ему спокойствие.
— Отдай штаны, Малыга! — потребовал Петька. Перемена в его настроении, как и следовало ожидать, не прошла незамеченной. Васька, уже схватившийся за нижний сук ольхи, чтобы влезть на нее, приостановился.
— Ну, ты, в чем мама родила! — сказал Васька.
— Плохо будет! — пообещал Петька, делая круг у своего родного белоглинского берега. Рагозинцы начали бросать в воду камни, чтобы окатить его брызгами.
— Давай на берег! «Барыню» спляшешь—штаны вернем!
— Утоплю змеев! Всех утоплю! — захлебывался Петька.
К этому времени, как потом выяснилось, Никита уже натаскал к обрыву достаточно много камней, теперь разом столкнул их вниз, на скалы, и так завопил, заулюлюкал, что даже Петьке показалось, будто не один Никита, а сразу двадцать Никит обрушились сверху на противника.
Рагозинцы, вскинутые на ноги шумом, вмиг отпрянули к деревьям. Никита грудью сшиб на землю Ваську Малыгу, выхватил у него Петькину одежду, сам, одетый, с разбегу маханул вниз головой в омут, и, когда рагозинцы опомнились настолько, чтобы схватиться за подручные средства нападения и защиты, Никита с Петькой уже выскочили на белоглинский берег и Петька даже штаны надернул, сунув трусы и майку в карман.
В них полетели шишки, сучья, галька. Но ни Петька, ни Никита отвечать противнику не стали. Схватившись за животы, они катались по берегу, задыхаясь от смеха. Не потому, что им было действительно смешно, но оттого, что смех — наиболее действенное, много раз испытанное оружие.
В результате Васька Малыга рассвирепел до того, что рядом с Петькой шлепнулась уже не еловая шишка, а увесистый, граммов около четырехсот булыжник. Приятели шмыгнули в кусты.
— Приходите в гости! — крикнул Петька. — Трусы! Мы нарочно подстроили! Ха-ха-ха-ха-ха!..
И скалы, усиливая этот оглушительный смех, троекратным эхом возносили его над Стерлей.
ПЕРВОЕ СТРАНСТВИЕ АДМИРАЛ-ГЕНЕРАЛИССИМУСА И ЕГО НАЧАЛЬНИКА ШТАБА
Бремя славы
Друзья вскрыли первое письмо с тремя марками на конверте, забравшись глубоко в тайгу.
Письмо было на гладкой бумаге, с печатью.
«Уважаемые товарищи Савостин и Ложков!
Ваше письмо-запрос мы направляем для рассмотрения в Свердловское областное управление внутренних дел.
С приветом заместитель председателя горсовета
И в скобках еще раз было — (А. СИЗОВ).
Друзья снова и снова по очереди перечитали письмо, пока наконец поняли, что опять надо ждать.
Единственным следствием первого сообщения было то, что о письме кто-то пронюхал… Во всяком случае, спустя два дня, когда к Петькиному дому снова подошел курдюковский почтальон дед Матвеич с письмом из управления, в противоположном конце широкой бело-глинской улицы мелькнула фигура Владьки… А Мишка через час подкрался к забору и, дождавшись, когда друзья выйдут из дому, спросил: