На манжете сохранился едва заметный рисунок из будто бы случайно составленных линий. А под рисунком опять несколько цифр.
Рисунок проглядывался настолько слабо, что казалось, некоторые линии уже выцвели — остались лишь самые отчетливые.
— Ну? — снова повторил Петька. Никита обиделся.
— Ну и ну!.. Знаки Зодиака.
— Д-да?.. — переспросил Петька.
Никита вздохнул, погладил себя ладошкой по колючему темени, пристальнее вгляделся в линии:
Потом оба разом обернулись к двери. Они забыли на минуту, что время их пребывания здесь кем-то ограничено. Возбуждение улеглось, и на смену ему пришло чувство обманутости: их труды были, по существу, напрасными — никакой тайны в землянке больше нет. И захотелось на солнце…
Великое переселение
Быстро шныряя взад-вперед, Петька вытаскивал на поверхность имущество отряда и одновременно наблюдал за окрестностями, Никита — где на животе, где на четвереньках — перетаскивал все в камыши.
Ни посуды, ни замысловатых бутылок из хранилища мертвецов с обоюдного согласия решили не брать.
Последний раз укрыли вход в землянку сырым валежником и, нагруженные луками, удочками, инструментом, фонарем, — словом, нагруженные до того, что им без конца приходилось нагибаться и подбирать что-нибудь из оброненных вещей, они торопливо двинулись к реке.
Было немного обидно, немного жалко и в то же время радостно уходить из обжитого места, которое казалось теперь обоим непонятно гнетущим, будто проклятым.
До самой речки почти не разговаривали. И только после того как сели в лодку, выгребая изо всей силы, обогнули крутой Щучий мыс, после того как остались позади Марковы горы, к ним вернулось былое спокойствие. А до того все время казалось, что где-то рядом таится опасность.
Лодка поплыла неторопливо, метр за метром поднимаясь по течению Туры. При солнце, под синим-синим небом трудно было поверить, что где-то там, в лесу, под валежником, — землянка и в затхлом, сдавленном чернотой воздухе покоятся чьи-то останки…
— Заявим?.. — спросил Петька.
Никита посмотрел на него долгим, непонимающим взглядом.
— Ты что — сдурел? — спросил он, опять изо всей силы наваливаясь на весла. И добавил неопределенно — Погоди…
В лице его опять появилось что-то напряженное, как тогда, когда он догадался про вторую комнату, когда сказал: «Там камень».
— Надо увидеть Проню… — сказал Никита.
По дну лодки, звякая, перекатывался котелок. Острога, луки, удочки, фонарь, запасное весло, два патрона, огарки свечей…
Петька вздохнул, нахмурившись.
Хорошие сыновья, прилежные ученики
Имущество временно спрятали в трухлявом березовом стволе, рядом с колючей проволокой в Ягодкиных владениях. Кому придет в голову шарить под колючками? Потом, раздевшись догола, долго полоскали свою одежду в Туре. В мутной, будто куриный желток, воде особенно-то не расстираешься, но более или менее от-жулькали с колен брюк и подолов рубах налипшую глину и, пока одежда сушилась на прибрежной ольхе, купались. Петька нырял, отсчитывая под водой секунды, а Никита больше валялся на траве и был занят созерцанием былинки в десяти сантиметрах от собственного носа.
Наконец Петька посинел от ныряния и, вытерев следы желтоватой речной мути на подбородке, шлепнулся рядом с Никитой, который в это время пытался оживить с помощью искусственного дыхания отказавшуюся двигаться божью коровку.
— Выдумал этот Проня про камень… — сказал Петька, немножко понаблюдав за Никитиной букашкой.
— С одной стороны, может, и выдумал, — проана-лизировал Никита, — ас другой стороны, ведь мы нашли эту комнату?
Петька промолчал.
— Бабка говорит, если дурак что запомнил — это у него навечно, — сказал Никита. — Дураки ж — они выдумывать не умеют. Это у них, бабка говорит, вроде жилы такой. Лопнет в мозгу, и все: что помнит — помнит, а что новое если — ни в какую…
— Завтра опять перешарим… — сказал Петька. Никита вздохнул, поднялся. Солнце уже клонилось к горизонту, пора было возвращаться домой.
Корову нашли под кустами боярышника. С туго набитым животом она чавкала жвачку, и, поскольку набухшее вымя тяготило ее, она обрадовалась своим легкомысленным хозяевам. Весь день паслась — ни тебе кнута, ни собаки…
Обратная переправа через Туру обошлась без происшествий. Чтобы снова не замочить одежду, Петька в самом глубоком месте проплыл на спине, держась за Ягодкин хвост, а другой рукой поднимая над водой свое и Никитино обмундирование.
Ягодка обсохла до дома, и никому бы в голову не пришло, что она совершила путешествие за Туру.
Когда разочарованные и голодные пастухи распахнули ворота Петькиного двора, у обоих приоткрылись рты от новой неожиданности.
У крыльца на маленькой табуретке рядом с Петькиной матерью сидела молодая учительница Валентина Сергеевна из Курдюковки.
— Вот они, ваши помощники, — чему-то радуясь, сказала она Петькиной матери. — Здравствуйте, ребятки.
— Здравствуйте, Валентина Сергеевна… — не очень дружно ответили ребятки.
— Вот так я всегда замечала, что прилежные ученики бывают и хорошими сыновьями, — опять обратилась она к Петькиной матери.
Петькина мать согласно кивнула: «Да, да…» Петька никогда не числился в прилежных учениках, но спорить не стал.
— Что это у вас брюки влажные? — спросила учительница.
— Малость постирались, Валентина Сергеевна, — толково, как и подобает хорошему сыну, прилежному ученику, разъяснил Никита.
— Какие молодцы! — радостно просияла Валентина Сергеевна. — Только надо говорить не малость, а немножко, слегка…
«Да, да…» — опять закивала Петькина мать, с горечью думая о том, что рубаху и брюки ей придется сегодня стирать.
— Вы не очень переутомляйте их, — попросила Валентина Сергеевна. — Это хорошо, что они работают. Но и отдыхать им нужно. Пускай сил набираются.
— Это конечно… — сказала Петькина мать.
— Отпускайте их ко мне, в Курдюковку, я хочу собрать ребят, — мы что-нибудь придумаем на лето. Хорошо?
— Да чего ж, отпущу… — пообещала Петькина мать, думая о том, что Петька сроду еще не спрашивал разрешения на такие дела, как поход в Курдюковку.
Валентина Сергеевна ушла очень довольная учениками, а ученики, едва проводив ее до ворот, яростно накинулись на приготовленную для них простоквашу.
Петька на секунду прервал трапезу лишь для того, чтобы спросить у матери, много ли она надоила, когда та возвратилась с подойником в избу.
— Да уж давненько не даивала так… На седни сыта, хватит. Кринок пять, чай. И где же это вы пасли ее?
— Да тут, везде, — просто ответил Петька.
— Чудная она у вас — эта Валентина Сергеевна, — сказала Петькина мать. — Ласковая…
— Ну… — подтвердил Петька. Мол: как же это — чтобы у нас, да не ласковая…
Валентина Сергеевна всего полгода назад приехала из города и, с первого дня все время организовывая что-нибудь, многого еще не понимала в деревне. Весной у нее ничего не стоило отпроситься с урока, сказав, например, что свинья Машка поросится дома. А какая помощь Машке, скажем, от Петькиного участия?..
Никита жевал свой хлеб молча. А потом вдруг перестал жевать и неожиданно медленно, как всегда, сказал:
— Есть мысль… Я знаю, где камень.
Колька — покоритель сердец
Петька поперхнулся простоквашей.
— Чт… Что?.. — Но договорить не успел.
Над подоконником выросла хитрая физиономия Мишки.
— Здравия желаю!
— М-м, — не очень радостно поприветствовал его Петька.
Мишка заглянул в комнату. Мать ушла к этому времени цедить молоко на кухню. Мишка прыгнул через подоконник, подошел к столу, ткнулся носом в пустой чугунок из-под простокваши.