Выбрать главу

И дорога почти знакома - тоже домики и кусты, я ж сказала, недалеко мы, кстати, вот и восток остыл, добегу до седьмого пота - будет время встречать зарю, только кто ты, невнятный кто-то, для которого говорю?

Мы построили странный город - из вопросов, страниц и букв, и до привкуса крови в горле, как во сне, прикусив губу, я с разбегу ныряю в вечер, только стрелка часов дрожит, и пытаюсь придумать нечто, для чего этот город жив. Я с другими порой летаю за границы добра и зла, а с тобой я - переплетаюсь, каждой жилкой на два узла. Каждым голосом невесомым, каждой шорохом за спиной, каждой иксовой хромосомой (хоть в генетике полный ноль). Так должны идти по канату - не надеясь дойти, без слов, мы с тобой такие юннаты - не осталось живых углов. Не испить воды родниковой, до рассвета не доползти, мальчик с дудочкой тростниковой, постарайся меня спасти.

Vivos voco, но воздух стынет, дождь - снежинками на руке, кислый привкус дурной латыни затихает на языке.

Ухожу в полукружье арок, на часах без шшуты шесть. Homo homini есть подарок, вкусный текст и мягкая шерсть.

Ночь прошла, только кто заметил, день пришел - не пойму, за кем. Я похожа на старый ветер, заблудившийся в рюкзаке.

* * *
Ты будешь шкипером, боцманом, черт-те кем,ты там, где над головой паруса дрожат,ты будешь ходить, командовать, спать в теньке,курить, ворчать, потягивать оранжад,ты будешь таким прекрасным - что хоть рисуй.Смеешься, бродишь, держишься молодцом…Я буду дубовой женщиной на носу.С облезлым от соленой воды лицом.
В миру, говорят, октябрь - какая чушь.Плывем - отставить слякотный произвол,точней, это ты плывешь, а вот я - лечу,касаясь горячей грудью прозрачных волн.И с этих пор, с расширенных влажных порна темной коже моих деревянных рукне примет наш корабль самый дальний порт,не встретит нас в порту самый лучший друг,
не грянет в нашу честь всепланетный гимн,не шепчет наше имя жара в песках.Я вижу: утро входит в рассвет нагим -выходит в теплой пене и лепестках,Я вижу ветер, греющийся в воде,я вижу время, спящее в глубине,Я вижу все ничто, никуда, нигде,все то чужое, дальнее, не при мне,
мне мастер сделал губы теплей луныи волосы мягче чаячьего пера,и я боюсь свободы и тишины,и я хочу проснуться живой с утра,и я живу - без всякой на то волшбы,как жить могла бы там, на земле, в Москве.Но, знаешь, ты меня обрекаешь быть,спасибо тебе, да будь ты проклят, мой свет.
Да будь ты проклят за эту морскую твердь,за руки, приколоченные к бортам,за то, что я теперь не могу не петь,а там могла - я столько могла бы там!Спасибо сказать? Спасибо, в душе темно,ни вверх, ни вниз, на уровне - так держать.Да будь ты проклят за то, что я стала мной.Кури. Ворчи. Потягивай оранжад.
* * *

А если кто-то напишет, что любит осень, - не верь им, это неправда, пусть даже в книжке с прохладными и ласковыми листами. Не зря ведь все-таки я много лет торговка, я знаю, что люди на самом-то деле любят - они любят яблоки, кошек и фантазеров - они покупают книги, в которых пишут, что кто-то такой особенный - любит осень.

А я стою - все знают - у перекрестка, перед лотком, сиюящим, будто лампа очередного глупого Аладдина, там все лежит - и нужное, и не очень, поскольку все все равно выбирают кошек и яблоки, остальное тревожит глаз и чуточку греет душу - ну так, реклама, двигатели торговли. Меня узнать несложно - я в длинной юбке, раскрашенной сиреневыми цветами, и в темной блузе, строгой, как глаз грифона. И справа белый шрам на моей ладони: увидишь руку - сразу его заметишь. А ты ридишь, ты же хотел котенка. Сейчас на мне еще серо-белый свитер, таких теперь нигде уже не увидишь, а раньше все носили - овечьей шерсти, как раз подходит к этой сырой погоде, в нем не простынешь, будешь здоровым, сильным, давай пять злотых - будет тебе и свитер.

А если кто напишет, что любит осень, что жить не может без дождевой прохлады, без серых капель, бьющихся на асфальте, как миллионы выброшенных сердечек, скажи ему, что скоро настанет лето, - посмотришь, как он скептически улыбнется - какое скоро, нам до зимы дожить бы. Пойми, что просто лето любить не модно - понятно, для чего оно людям нужно, - а осень - тут просторы для размышлений.

Сейчас скажи, что ты-то как раз из этих, мыслителей, гуляющих без накидок по глинистым размытым дорожкам парка, возвышенное лицо поднимая к небу, и портящих отличнейшую бумагу. Скажи, что ты за осенью и явился, за настоящей осенью, без изъяна, без суеты машин, городского гула, за чистой осенью, лучшим ее экстрактом. Давай пять злотых - будет тебе и осень.

Смотри сюда - вот видишь, стоят деревья, на них вороны, где-то бредет собака, и ноги ее скользят по размокшей глине, собака воет глухо и как-то хрипло, попробуй-ка погулять в этой мокрой шерсти. А вот окно, на нем помутнели стекла и видно плохо, только лишь силуэты, но пахнет кофе, значит, хозяин дома. А вот две улицы, два карандашных взмаха, асфальт в пупырышках, будто бы у асфальта замерзли руки - держать на весу все это. А вот, смотри, фигурка в широкой юбке, вокруг нее сияют осколки стекол, какой-то мусор, елочные игрушки, пахучий вереск, глупые безделушки, и яблоки грудой розовой под прилавком. Вот это осень - осень на самом деле, простая осень стареющей глупой ведьмы, бери ее, потом приходи - добавлю.

Но ты не хочешь, хочешь своей, родимой, чтобы ее по капле протяжно выпить и чтоб она растворилась в бродячьем сердце. Так не бывает, милый, так не бывает. Бывают яблоки, кошки и погремушки, для всех, для каждого, сколько кому угодно. А осень - видишь, никто и не покупает. Растят свою, в кармане дырявом носят и согревают в мокрых своих ладонях. А впрочем - ты не слушай, старуха бредит, ведь ты же помнишь, люди не любят осень. Давай свой злотый, яблок тебе насыплю, румяных яблок, даже в ладонях - сладких.

Иди отсюда, милый, не мучай бабку, пора уже сворачивать самобранку, а завтра можешь прийти, подарю котенка. Оставь, оставь себе свои золотые.

А ветер вешал звезды на сером небе, и пять из них случайно упали наземь, пять золотых лежат на сыром асфальте, пять золотых, кленовых. Согрей в ладонях.

* * *
Если ты, к примеру, кролик с шелковистыми ушами -ничего не просишь кроме, чтобы лисы не мешали,ты живешь среди волнушек и осоки острой, тонкой,никому ты, брат, не нужен кроме собственных потомков.Пляшет день в окне высоком, башенка скрипит резная,ты живепгь в своей осоке и никто тебя не знает,флюгер в облаках ютится, хоть бы на минуту замер,в башне обитает пища с удивленными глазами.