Залезть бы под одеяло, забраться под одеяло и жить там, под одеялом, пока из-под одеяла не выманит что-то злое, похожее на будильник.
И из-под пододеяла вещать про большое лето, про солнечность и про, то что в моем под-пододеяле все так хорошо, но все же никто не заходит в гости.
Под теплым пододеялом есть пара любимых книжек, немножко еды и даже ключи и зубная щетка, поскольку никто не знает, как долго оно продлится.
А длится пододеяло, бывает, что пару метров, бывает, что много больше, с забора и до обеда, от стенки и до июня, от школы до Будапешта.
Да, кстати, под одеялом почти что хватает места, чтоб прыгать, пинать баклуши, играть на продольной флейте, курить и ходить по крыше, шептать и плести косички.
Леса под пододеялом построены сплошь из сосен, олени съедают ягель, брусника румянит щеки, по просекам скачут зайцы и изредка бродят лисы.
На небе пододеяла рассыпаны горстью звезды, блестящие и не очень, зеленые, голубые, и чистых таких оттенков, как ландыши на опушке.
Лежит под пододеялом Наспинное плоскогорье, на юге обрывы Плечи, на севере только горы, не вспомню сейчас названья, да, впрочем, оно не важно.
И жить бы в пододеяле, тереться щекой о сосны, прищуриваться на солнце, считать вечерами звезды и ландыши на опушке - все здорово так, но все же…
Пустынно в пододеяле - олени, конечно, дело, но все же не любят кофе, а я ненавижу ягель (мне кажется, он безвкусный), и я их не понимаю.
Алисы гоняют зайцев, и им без меня неплохо, нескучно, их время ходит и с толком и с расстановкой акцентов по нужным точкам - с лопатки и до лопатки.
И я выхожу наружу, на свет из-под одеяла, и громко фырчу от пыли, пинаю ногой будильник, разбрызгиваю глазами остатки сосновых бликов. Ну здравствуйте. С добрым утром!
Третий лишний, говорят, третий лишний, книжный, скучный, говорят, мешаюший, длинный такой нафталинный третий, говорящий какую-то чушь и слушать его - не заметишь, как и уснешь, поскольку он третий, а мы-то все дальше в лес и у нас руки дрожат от счастья и глаза горят синим дымом, птички поют, а третий лишний, неслышный, всевышний, тот самый ближний, которому надо дать по щеке, чтоб получить от того, кто от тебя вдалеке.
Третий лишний, третий скрипит зубами, истекает слезами, кричит, я устал, я пойду, я рядом, если что, зовите, а я посижу в кафешке с кошкой, выпью кофе, сьем пече-нюшку, да что ты, отвечаем, оставай с нами, пользуйся нашими снами, гибни в нашем цунами, питайся блинами, кидайся словами, мы остаемся с вами, это такой подарок, и ты не дурак, чтоб от него отказаться.
Третий лишний, у третьего есть жилетка в шотландскую клетку, с карманчиками из пуха, с отворотиками из меха, жилетка, пропитанная нашим страхом, нашей ревностью, нашим трусливым потом, нашим шепотом; в которую входят штопором обузданные мыслишки, не слишком радостные, не слишком глубокие, круглобокие, а жилетке что, она слышит, пухом по меху пишет, а третий лишний.
И ящерицами сплетаются косы, проволокой сплетаются руки, половина шестого, голоса, стоны, через час работа, кофе на кухне, мир не рухнет, отдышится, справится, заиграет, выкинет праведников из рая, грешников заберет у Харона, съест недоваренные макароны, икнет, извинится, свистнет синицей, небесные свяжет плети. Тут на сцене появится третий. Рассвет прищурил глаз и разлегся с комфортом, мурчит, лежит. Третий нагнулся, выключил газ под конфоркой, а то сбежит.
Какая зануда этот третий лишний.
Вот табличка висит «Посторонним нельзя», вот прохожие, будто бы тени, скользят, вот и я прохожу, шоколадку грызя, размьгшляя о вечных мотивах. Вот стоит у дороги вчерашний герой, увлеченный забавной и сложной игрой - он все ищет того, кто вздыхает порой под окном его темной квартиры.
Он не то чтобы юн, но еще не старик, он так зябко вжимается в свой воротник, про него уже писаны тысячи книг и с десяток бульварных романов. Он готовит еду из просроченных круп, иногда он слегка в обращении груб, он учился читать по афишам рок-групп и по биркам джинсовых карманов.
Я его уже знаю почти до костей, даже знаю, что он ненавидит гостей, что никто ему не согревает постель, и не варит пельмени на ужин. И еще он боится ночной темноты, а еще он растит на окошке цветы, а еще только с кошкой он вроде на «ты», впрочем, кто ему в сущности нужен?…