В качестве наглядного примера оцепенелости, вообще неспособной открываться миру, Хайдеггер приводит уже описанный Юксюолем эксперимент, когда пчела была помещена в лаборатории перед полной чашкой с медом. Если, после того как пчела начала сосать мед, рассечь ей брюшко, она как ни в чем ни бывало продолжает сосать, наблюдая, как мед вытекает из распоротого брюшка.
Но ведь это убедительно показывает, что пчела никоим образом не замечает «слишком-много-меда». Она не
замечает не только это, но и нечто гораздо более напрашивающееся — отсутствие своего брюшка. Обо всем этом и речи нет, пчела продолжает свое обычное занятие [7Yeiben] как раз потому, что не обнаруживает, что мед все еще имеется. Скорее, она просто погружена в принятие пищи. Эта погруженность возможна лишь там, где присутствует инстинктивное «к-этому» [triebhaftes Hin-zu]. Но ведь эта погруженность и эта ведомость в то же время исключают возможность констатации наличного бытия [Vorhandenseiri]. И как раз включенность в принятие пищи , не позволяет животному выразить к ней отношение [sich gegeniiberstellen]. СHeidegger, 1983. S. 352-353).
Именно в этом месте Хайдеггер задается вопросом о той открытости, которая свойственна самому оцепенению [Benommenheit], начиная таким образом как бы очерчивать и некую полую форму, определяющую отношение между человеком и его миром. Чему открыта пчела, что знает животное, когда вступает в отношение со своим окружающим миром.
Продолжая играть словами, производными от глагола nehmen, Хайдеггер пишет, что здесь нет восприятия (Vernehmen), но имеет место лишь инстинктивное поведение (Benehmen), поскольку у животного отнята (genommen) «самая возможность воспринимать нечто как нечто, и притом лишено не здесь и сейчас, но вообще» (ibid. у S. 360). Животное пребывает в оцепенении потому, что оно напрочь лишено этой возможности:
«Итак, оцепенение [Benommenheit] животного означает: сущностную отнятость [Genommenheit] у него какого бы то ни было восприятия чего-то как чего-то, а поэтому при такой отнятости имеет место вовлеченность-в [Hingenommenheit-durch]... следовательно, оцепенение животного означает, прежде всего, модус бытия, при котором животное в своих отношениях с другим лишено возможности или, как мы еще говорим, у него отнята [Ьепоттеп] возможность вступать в отношения и относиться к этому другому как к таковому, как к наличному, как к сущему. И как раз потому, что животное лишено этой возможности воспринимать как нечто то, с чем оно соотносится, как раз поэтому оно может быть абсолютно погружено в это иное. (Heidegger, 1983. S. 360)
После того, как Хайдеггер таким негативным — через лишенность — способом дает вводное определение окружающему миру животного, он на, пожалуй, наиболее содержательных страницах своего курса пытается уточнить специфический онтологический статус того, с чем животное соотносится в своем оцепенении.
В оцепенении для поведения животного сущее не раскрываемо [offenbar], не раскрыто [aufgeschlossen], но как раз поэтому и не закрыто [verschlossen]. Оцепенение располагается за пределами этой возможности. Мы не можем сказать: сущее для животного закрыто. Это могло бы быть, лишь если бы существовала какая-нибудь возможность открытости, пусть даже сколь угодно малая — однако оцепенение животного располагает животное, по существу, за пределами возможности того, что сущее явится ему открытым или закрытым. Оцепенение есть сущность животности и говорит: животное как таковое не располагается в открытости к сущему. Ни его так называемая окружающая среда, ни оно само не открыты в качестве сущего, (ibid., S. 361)
Возникающая здесь трудность связана с тем, что способ бытия, который следует понять, нельзя назвать ни разомкнутым, ни закрытым, и поэтому бытие, связывающее животное с его миром, невозможно определить как собственно отношение, как «участие-в-чем-либо».
Поскольку из-за оцепенения и совокупности всех своих способностей животное непрерывно вращается в кругу своих инстинктов, оно лишено возможности вступать в отношения как с сущим, которым оно не является, так и с сущим, каковым оно является. В силу этого вращения по кругу животное оказывается как бы подвешенным между собой и окружающей средой, лишенное возможности опыта того и другого в качестве сущего. Тем не менее эта отсутствующая открытость сущего, будучи лишенностью способности к открытию, есть в то же время некая погруженность-в... Мы должны теперь сказать, что животное соотносится-с..., что это оцепенение и это поведение демонстрируют определенную открытостъ-к... К чему же? Как следует обозначить то,