Послышался стук упавшей телефонной трубки.
– У нее истерика, – доложил через минуту комендант. – Я приказал облить ее водой. Теперь она сама, без вопросов, показывает, что, когда в тот вечер вернулась из города, дверь в комнату была приоткрыта. Она вошла и, увидев труп хозяина, сразу же вынула из ящика стола какой-то «За лот» и… что-что, сержант?… Ага… И спрятала десять краковских корон.[5] Вдова вернулась позже… Послушай, а как все эти короны могли поместиться в ящике стола? Она не помешалась?… Потом все забрал на хранение какой-то Мингель, который приехал из Кракова. А познакомились они на богослужении в костеле…
– Где Мингель познакомился с наследницей? – через минуту спросил я по телефону у Емёлы.
– В костеле… Он потратил полтора дня, чтобы выяснить, куда она ходит. Они с Трахтом решили использовать все способы, чтобы завладеть марками.
– А что Мингель говорит об абонентском ящике в сорок первом почтовом отделении?
– Ничего особенного, – докладывал Емёла. – Он тогда целый год проживал в Варшаве. Краков ему якобы опротивел. По его словам, он пережил там какую-то сердечную драму. Тогда же начал переписку с зарубежными коллекционерами. На магнитофонной лепте запечатлена целая повесть о его недоразумениях с прежней фамилией. Его фамилия Ригер. У него четыре имени: Даниель, Роман, Адам, Кароль. Говорит, все это в бюллетенях перевернули и ошибочно напечатали «Д-р А. Кригер». Потому он и взял фамилию Мишель. Не годилось ему выступать во всем мире как доктор Кригер.
– Так, – прервал я. – Ну, а… невесты со всего света?
– Он знает немецкий язык, вот и сочинял, что он участник войны, герой, который не может найти себе места на родине. Он ничего не отрицает. Идиотки присылали ему деньги и посылки с вещичками, которые он продавал…
Увы! Ход моих мыслей не имел ничего общего с истинным положением дел о двух убийствах.
Даже установленный Емёлой факт о том, что в паспортном бюро Мингеля ожидает выписанный ему заграничный паспорт и что по приглашению какой-то «кузины» они с Трахтом собирались в ФРГ, ничего нам не объяснял. – Глеб, на выставку! Пора! – позвала меня по телефону Кристина.
Глава 22
– Пойдем! Заместитель министра уже здесь, – сказал НД, встретив меня в коридоре. – Поправь галстучек и вообще, будь добр, постарайся вести себя не как сыч, а как человек культурный и образованный. Заместитель министра приехал не только ради марок. А это тебе в утеше-ние! – Он вынул из кармана и протянул мне… часы «Нортон».
Своим подарком он застал меня врасплох, и я невольно поблагодарил.
– Это в счет платежа. От твоего друга Мариана, – объяснил H Д. – Завтра он наконец выезжает за этой нидерландской кукушкой. А мне Мариан дает пятнадцать серий румынских марок со спутниками.
– У тебя отпуск? – спросил я, кладя машинально в карман часы.
– Нет, но необходимо отдохнуть после…
Он не успел сказать, после чего.
Мы вошли в секретариат. Только тут я припомнил, что часы – это премия от Мариана за организацию его транспортировки за кукушкой, о чем он просил меня в музее.
Но голова моя была занята более важными делами. Выставку открыли. Заместитель министра, генерал в штатском костюме, беседовал в кабинете с моим начальником. Сотрудники смежных отделов управления оживленно толковали о чем-то.
В такой обстановке нам с НД было невозможно поговорить. Я только успел сказать ему:
– Вы тут со стариком устраиваете выставку, ты собираешься с Марианом за нидерландскими часами с кукушкой, а я чувствую себя, как в западне.
– Зато «Нортон» получил! – насмешливо взглянул он на меня.
НД тут же исчез в группе прибывших гостей. Я хотел было обругать его, но в эту минуту, сияя улыбкой, ко мне, подошел мой драгоценный шеф.
– Ты уже здесь? Знаю, что ничего не знаешь. Ничего не объясняй, – говорил он весело. – Емёла уже рассказал мне. Не огорчайся, Глеб. – Он силой тянул меня за рукав.
Я переступил порог кабинета и поздоровался с худым и длинным как жердь заместителем министра.
– Поздравляю, капитан! Слышал, слышал, – произнес он голосом, привыкшим к торжественным речам. – Благодарю от имени службы!
Яркая лампа рефлектора освещала метровой высоты мольберты, где под стеклом были размещены планшеты.
Там на черном фоне сверкали всеми цветами радуги крохотные кусочки бумаги, доставившие нам в течение последних недель столько хлопот!
Майор Ковальский и поручик Емёла, закрыв шторами окна, чтобы уберечь музейные экспонаты от воздействия солнечных лучей, стояли возле стендов, готовые дать необходимые объяснения.
Заместитель министра, отойдя от меня, подошел к планшетам и тыкался в них носом, как аист.
– Из трехсот двенадцати украденных марок нам удалось найти триста четыре, – читал по записке полковник. – Если говорить о стоимости, это составляет девяносто девять целых и девяносто девять сотых процента… Сумму, в которую оцениваются эти марки, мы назовем позже, когда наши уважаемые гости познакомятся с экспонатами. Начинайте, поручик! – обратился он к Емёле.
– Итак, – кашлянул Емёла, указывая на планшет чем-то вроде дирижерской палочки, – первая слева марка, коричневого цвета, с портретом королевы Виктории, была напечатана в 1847 году для острова Маврикий. Стоила она тогда один пенс. Она не из самых дорогих в серии знаменитых и редких «Маврикиев». Американский каталог Скотта оценивает ее в пятнадцать тысяч долларов.