— Иванов вылетает!
Тут я должен остановиться, чтобы внести в рассказ полную, как говорится, ясность. Больше всего меня занимает судьба Гринчика и судьбы его ближайших друзей. И говорю я главным образом о самолетах, на которых они летали, и о людях, которые делали эти самолеты. Автор вполне сознательно ограничил себя рамками одного КБ, потому что «нельзя объять необъятное». И автор, как он уже признался, любит своих героев. Но отсюда вовсе не следует, что они всегда и во всем были лучшими или первыми. Пойди мы сейчас путем другого конструкторского бюро, познакомься мы с другими летчиками, инженерами, механиками, и перед нами открылась бы такая же картина, исполненная мужества, верности, героизма.
Это ведь не простое совпадение: в тот же день через два часа после Гринчика сделал свой первый вылет летчик-испытатель Михаил Иванович Иванов. Он вел ЯК-15, новый истребитель А. С. Яковлева. И снова замер аэродром, теперь Иванова провожали глазами от взлета до посадки, и так же молчали все, когда он шел к земле, слоено боялись сказать ему «под руку»… Дело в том, что на новом ЯКе тоже не было винта.
И его вела в небо в небо реактивная тяга.[3]
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
ДЛЯ СРАВНЕНИЯ
Эта глава — для сравнения.
Как-то так сложился сюжет нашей повести, что о многих летчиках лесного аэродрома мне писать почти не пришлось. По той простой причине, что в испытаниях самолета МИГ-9 они не участвовали. А хотелось бы рассказать обо всех. Это замечательные испытатели, и о каждом из них ходят рассказы на летном поле, своего рода легенды.
Легенда о Николае Рыбко рассказывается так. Был на аэродроме совсем молодой лётчик. И прибыла новая машина под названием «Стрела». Самые опытные испытатели делали на ней пробежки и подлеты и пришли к выводу: лететь на «Стреле» нельзя, самолет дрянь, слишком велик риск. И все же молодой летчик вызвался испытать «Стрелу» в полете. На него смотрели как на отпетого, как на безумца. Машина и впрямь оказалась плоха, полеты на ней были архиопасны, и все же Николай Рыбко, не убоявшись смерти, поднял ее в воздух, а так как учатся и на ошибках, полеты его многое объяснили ученым и конструкторам. Потом другой случай: он вызвался испытать новый истребитель, который до этого был в воздухе и разбился, и летчик с трудом выбросился на парашюте. Но опять Рыбко, зная, на что идет, взлетел на этом самолете и в небе изучал недостатки его. Тут мало смелости, тут надобна одержимость… У Николая Степановича Рыбко многому научились и Гринчик и Галлай, интереснейшие полеты проводил он, и я знаю, что жизнь Героя Советского Союза, заслуженного летчика-испытателя СССР Рыбко достойна особой книги.
Мало мы говорили и о старейших испытателях — о том же Александре Петровиче Чернавском, о Сергее Александровиче Корзинщикове, Александре Ивановиче Жукове. Совсем не пришлось мне называть имя Бориса Николаевича Кудрина, а это летчик редкостной биографии. Он начал летать еще на матерчатых «Блерио», участвовал в гражданской войне, обстреливал с неба конницу Мамонтова. И он же в годы Отечественной войны летал на самолете БИ — первом в мире ракетном самолете, который испытывал до него и на котором погиб летчик-испытатель Григорий Яковлевич Бахчиванджи… Я называю здесь лишь немногих — тех, о ком знаю немало и с кем лично знаком. Список можно бы и расширить.
Как-то Дина спросила у Гринчика, кто на лесном аэродроме самые знаменитые летчики. Он улыбнулся.
— Кто самые знаменитые — читай в газете.
— А самые лучшие?
— Лучшие?..
Он так и не ответил ей. Считал, видимо, что на лесном аэродроме много лучших.
Вот, скажем, Георгий Михайлович Шиянов (мы еще встретимся с этим человеком). Он летал на самолетах ста тридцати разных систем, участвовал в доводке трех десятков опытных машин, двенадцать новых самолетов испытал сам от начала до конца. Это человек огромной выдержки, редкого хладнокровия и большой силы, просто большой физической силы — она ему немало помогла в летной работе.
Смолоду Шиянов занимался едва ли не всеми видами спорта, начиная от верховой езды и кончая акробатикой. Очень интересно рассказывал мне, как увлекся спортом (а с этого, в сущности, и начался его путь в авиацию). В школе на физкультуре его пристыдили ребята: живот у него плохой. Он пригляделся: в самом деле, плохой. У них — «дольками», а у него — гладкий, без всяких мускулов. Разозлился и начал бегать стометровку, толкать ядро, потом занялся боксом, снарядной гимнастикой, охотой (он до сих пор заядлый охотник: «На кабанов уже ходил, думаю теперь на медведя пойти. Считаю, созрел»). Потом вдруг записался в студию «Искусство движения» — тогда ему было уже лет девятнадцать. И вдвоем с напарником готовил цирковой номер: партерные акробаты, «гладиаторы».
— А дальше что было, Георгий Михайлович?
— Дальше что?.. В общем, глупо вышло и смешно. Приехали мы с партнером на дачу, в Царицыно, вышли на лужайку потренироваться, он на минуту в дом ушел за тапочками, а я лег на траву, смотрю на небо, самолет летит… И вдруг такая мысль: «Что ж это я? На всю жизнь в акробаты? Да что я, серьезно?» Партнер выходит, а я уж оделся, пиджак натягиваю, «Ты что?» — спрашивает. Видно, он до сих пор не может понять, какая меня муха тогда укусила.
Между прочим, на высоте 7200 метров Шиянов побывал впервые еще летом 1931 года (то есть раньше всех других летчиков): он участвовал в восхождении на Памир. Сильный, абсолютно здоровый, хорошо тренированный спортсмен. И следил за собой, как спортсмен, твердо решивший стать чемпионом: говорят, не было случая, чтобы он лег спать позже одиннадцати часов.
Как-то Гринчик спросил у него, пойдет ли он на «Дядю Ваню». Шиянов отдыхал перед полетом, сидел в глубоком кресле, глаза закрыл, мускулы все расслабил.
— Нет, Леша, — ответил Гринчику, — не пойду.
— Хорошая вещь… Добронравов играет.
— У меня, видишь ли, трудная сейчас машина.
— Ну и что?
— Тяжелых спектаклей лучше избегать. Всё-таки зазубрина на психике.
Когда Гринчик и Галлай пришли на лесной аэродром, Шиянов уже работал там. Он стал испытателем на полтора года раньше — и летной жизни это очень большой срок. И сейчас, четверть века спустя, Герой Советского Союза, заслуженный летчик-испытатель СССР Шиянов продолжает вести испытания.
Почти не вспоминали мы и о Викторе Юганове, самом молодом из друзей Гринчика. А жаль. Уж больно интересно начало его летной карьеры.
«Баловень судьбы» — называли Виктора. Все ему давалось легко, имя отца открывало все двери. Старый большевик, отец был директором крупного московского завода. Он недоверчиво присматривался к увлечению сына самолетами. «Почему именно авиация, Витька?» — «Хочу!» — «Форма красивая, а?» — «И форма…» Помер отец, когда Виктору было пятнадцать лет. Много было друзей у отца, они занимали высокие посты, не забыли мальчика, помогли ему устроиться в жизни. Первый раз помогли, когда Виктора по молодости лет не принимали в аэроклуб. Второй раз помогли, когда он поступал в школу летчиков-истребителей. Правда, он себе прибавил лишний год, но туда и семнадцатилетних не брали. После соответствующих звонков «сверху» — взяли. Третий раз Виктору помогли, когда он рвался в Монголию, на фронт. Больше ему не нужна была помощь. Семнадцати лет отроду он сбил над Халхин-Голом три вражеских самолета, получил свой первый орден Красного Знамени, стал затем испытателем, выдающимся испытателем… Юганову не пришлось летать на первом реактивном МИГе, но впоследствии он вел сложнейшие испытания машины с ракетным двигателем, он испытывал и прославленный МИГ-15 — самолет со стреловидным крылом. Он же, Виктор Николаевич Юганов, одним из первых в стране взял «звуковой барьер».
(Замечу в скобках: точного учета рекордов у нас тогда не велось, и потому сейчас нелегко установить, кто был «самый первый». В числе же летчиков, которые на разных самолетах первыми перевалили скорость звука, были: И. Т. Иващенко, В.Н. Юганов, И. Е. Федоров, А. М. Ершов, А. М. Тютерев, И. В. Эйнис, Султан Амет-хан, Г. А. Седов… Список можно, конечно, продолжить; рубеж взят был коллективными усилиями.)
3
Третий наш реактивный истребитель — конструкции С.А. Лавочкина — испытывал летчик Алексей Александрович Попов. И взлетел он вскоре после МИГа и ЯКа в ту же боевую весну 1946 года.