Этот воровской принцип понимания коллективности и коллегиальности был намертво вбит в течение десятилетий в психологию большинства наших партийных и государственных аппаратчиков.
В начале ноября 1965 года умер заведующий отделом культуры ЦК, в то время противоречиво известный Д.А. Поликарпов, заместителем его я и был тогда. Собственно, он почти не бывал на работе: постоянно и сильно болел. Суровый, неуступчивый, он много раз — при Сталине и позже — взлетал и падал. Кажется, никто и не заметил, за что же все-таки Поликарпова уважали самые разные люди. У его гроба плакал А.Твардовский. Понимали: рано умер этот деятель из-за невозможности быть честным и оставаться благополучным в сталинско-брежневско-сусловско-шелепинских джунглях.
Я уверен, для тебя-то это не загадка, почему, умирая, Поликарпов успел сказать и отделу, и П.Демичеву, что он предлагает на пост заведующего отделом пишущего сейчас эти строки...
И вот тут произошло тогда одно из самых первых, пока «тихих», кадровых расхождений между цековскими мафиями. Хотя я и не был близок к Шелепину, а еще больше, конечно, потому, что шелепинская команда пока и не знала о моем по меньшей мере настороженном отношении к ней, второй человек в клане Шелепина — тогдашний секретарь по идеологии, кандидат в члены президиума ЦК КПСС П.Н. Демичев предложил на пост заведующего мою кандидатуру. Он пригласил меня и прямо сообщил об этом, дав понять, что среди других кандидатур я имею и свои преимущества: уже несколько месяцев исполняю обязанности заведующего, претензий ко мне со стороны руководства ЦК пока не высказывалось.
Сам же я считал, что не пройду через ловко инсценированный конкурс. Не вникая глубоко в технологию работы цековских мафий, я видел препятствие и в себе самом: слишком для такого поста молод, а главное — совсем не близок к Брежневу в личных отношениях. Он тогда только что взял на должность заведующего отделом науки, вузов и школ С.П. Трапезникова, фантастически необразованного и чудовищно злобного человека, но ведь своего многолетнего слугу, в сущности, идеологического денщика. В связи с этим мы с тобой оба тогда разводили руками. Но это был до смерти преданный барину холоп. Брежнев четко дал понять, кто ему нужен в близком окружении.
На отделе же культуры должен был оказаться слуга, как предполагалось, более утонченный. В смысле умения заметать следы от вульгарно грубых, фельдфебельских шагов послехрущевского руководства.
Даже в этой ситуации Брежнев, в присущей ему ласковой манере, не стал с порога отвергать кандидатуру «кота в мешке», каким я для него, конечно, и был. Он поставил только вопрос, ответ на который просто и ясно снимал мою кандидатуру с дальнейшего обсуждения: «А он (Куницын) работал ранее первым секретарем обкома?» Нет? Не работал? Это означало, что у кандидата, который генсеком уже одобрен (но пока держится в тайне) на отдел культуры, имеется высоко ценившееся Брежневым преимущество: его потаенный кандидат был на многих постах, в том числе и первым секретарем обкома КПСС. Значит, научен беспрекословному подчинению верху. Этим человеком оказался ранее упоминавшийся В.Ф. Шауро.
Ты помнишь, что я после кончины Поликарпова стал заместителем у этого Шауро. В то время я еще не знал, каков он. Всю войну он отсидел в аппарате ЦК ВКП(б). У себя в Белоруссии потом поднялся до секретаря ЦК КП по идеологии. Кажется, он даже вузовского образования не имеет... Виртуоз, однако, делать самое умное лицо — особенно тогда, когда ровно ничего в чем-то не понимает. Двадцать лет он отбыл на этом посту, и все это время лицо у него было как-то особенно умное... За два десятилетия умудрился ни единого раза не выступить перед творческой интеллигенцией. Великий немой — кинематограф — в свое время все-таки заговорил, Шауро же создал некий новый загадочный образ аппаратного сфинкса... Между тем в личных беседах для него водить за нос своего собеседника было все равно что вдыхать тончайший запах розового масла... Он славно подсвечивался откуда-то из-за чужой спины.
О стиле его работы возвестил первый же день его пребывания на Старой площади. К вечеру вбегает ко мне его секретарша, Антонина Васильевна, в слезах: «Георгий Иванович! Это кто же к нам пришел! Четвертый раз звонит Твардовский, а Шауро приказал мне отвечать, что его у себя в кабинете нет...»