Слабо улыбнувшись, сажусь на мягкий диван и упираюсь ступнями в пуф. На часах второй час ночи. Завтра нам предстоит безумно сложный день, который принесёт кардинальные и резкие перемены, но я предпочитаю об этом не думать. По крайней мере, не сейчас.
Тот стресс, что мы испытали, нужно хоть чем-нибудь снять. Он копился-копился, но освобождения так и не получилось — тело по-прежнему напряжено, а мозг усиленно кипит.
— Представляешь, приедет опека, а мы мало того что потеряли ребёнка, так ещё и употребляем?
Наиль усмехается, но всё равно открывает бар. Что предпочту пить — не уточняет, а просто достает бутылку рома и два толстых стакана.
— Не волнуйся, ночью точно не приедет.
Я откидываю голову на спинку дивана и позволяю за собой поухаживать. На журнальный стол опускаются нехитрые закуски и алкоголь. Фоном включается телевизор. Обстановка тёплая и домашняя, но факт того, что это в последний раз — насквозь пронизывает острой стрелой.
— Хочешь что-то посмотреть?
Наиль протягивает пульт, но я отказываюсь. На его выбор. Мне правда все равно.
Муж садится по левую от меня сторону на небольшом, но ощутимом расстоянии. Будет так удивительно — строить дальнейшие планы, но уже без него. Не готовиться в отпуск. Засыпать и просыпаться в одиночку. Не встречать после работы. Не готовить завтраки. И много-много других «не». Одно я знаю наверняка — это не смертельно. Не мы первые, и не мы последние. Так бывает.
— Помнишь, когда Мышке было два года — она расшибла подбородок?
Я спрашиваю, пригубляя ром и впервые пробуя его на вкус. Распознаю что-то сливово-кремовое с терпкими нотками.
Мне хорошо и свободно. Напряжение постепенно смывается с очередным мелким глотком и почти сходит на нет.
— Да, тогда казалось, будто это самое страшное, что мы когда-то переживали. Травмпункт, швы. Общение с полицией.
— Ты ругался с хирургом и рвался в операционную. Помню. А что было через год — забыл?
Я вполне искреннее веселюсь. Даже дышать легче. То, что будет в новой жизни, пока видится темно и смутно, но, как ни странно, я ничуть не боюсь.
Перекатываю алкоголь на языке, глотаю. Если переборщу с дозой — не страшно. Завтра я непременно буду знать меру, но не сегодня.
— Что было через год?
На экране фоном идёт какая-то семейная комедия. Наверное, интересная, но я не вникаю.
Смотрю то в телевизор, то на мужа. Не могу перестать блуждать по нему взглядом, пока можно. Моментами ловлю себя на том, что не верю в конец. Что вот такого — больше ни с кем не будет. Хотя откуда мне знать? Я ведь даже не пробовала. Любила одного и долго.
Наиль хоть и утверждал, что мне не обязательно догонять его, и что он ни разу от меня не убегает — оказалось, мы изначально свернули по разным дорогам, но постеснялись в этом признаться.
— Маришка упала на асфальт, рассекла уздечку и сломала два передних зуба. Кровищи было море — казалось, что захлебнётся. Правда, нам повезло, потому что зубы удалять не пришлось — они сами чудом срослись и продержались ровно до шести лет.
Разговор идёт так плавно и размеренно, что хочется просидеть до утра. Вспоминать, смеяться. Чуточку ностальгировать.
Наиль подхватывает тему за темой. Шутит и стебётся. Вспоминает такие моменты, о которых я давным-давно позабыла. Например, как опасалась брать на руки Мышку. Как в первые дни материнства только и делала, что плакала, потому что дочь успокаивалась, исключительно лёжа на груди у папы, а со мной — отчего-то не ладилось. Мне было обидно. Гормоны били. Я казалась себе неполноценной и неправильной, а Илю кричала, чтобы в таком случае сам добывал молоко и кормил.
Сейчас это воспринимается иначе. Я хохочу до выступивших слёз в уголках глаз, пока муж пародирует мои же фразы.
— Эй, хватит!
Я толкаю Наиля локтем под бок. Припоминаю, как впервые оставила его с ребенком один на один и поехала к врачу, а он так и не смог самостоятельно разобраться с блендером и измельчением еды, и сильно удивился, почему Мышка в шесть месяцев не желала жевать кусочки брокколи.
— Такое ощущение, будто мы только и делали, что косячили.
Поймав взгляд чёрных глаз, подгибаю пальцы ног. В кровь попадает внушительная доза рома, а эмоции качаются, как во время шторма.
— Мне кажется, мы были и есть — не самыми плохими.
— Точно нет, — Наиль мотает головой, накрывая ладонью мою ногу. Мне душно и нечем дышать. Я хочу спросить, для чего он это делает, но затихаю, стараясь не обращать внимания на стремительный жар внизу живота. — Спасибо тебе за дочку, Поль.
Голова кружится. Я улыбаюсь. Затем несдержанно прыскаю от смеха.