– Еще не хватало мечом махать и с эльфами драться.
– Зато из тебя мог бы неплохой темный властелин получиться. Нервный немного, но…
На губах Ренриха заиграла улыбка. А ведь мне нравится, когда он улыбается, осознала я внезапно.
Ладно, Ренрих-Шменрих, ты напросился.
Помогу чем смогу.
Только потом не жалуйся.
Я уже хотела высказать ему свои соображения, но тут дымокот протяжно мявкнул, перед глазами у меня поплыло.
И я проснулась.
Два дня я ходила, не замечая никого вокруг, сосредоточенная на собственных мыслях. Сюжет часто рождается из мелочей, и я прислушивалась к себе: не появилась ли эта самая мелочь, не пропустила ли я ее.
Представить Ренриха именно персонажем никак не удавалось. Я никогда не писала книги о реальных людях, хотя нередко наделяла персонажей чертами характера знакомых. Удивительно: куда легче было поверить, что Ренрих – обычный человек. Несмотря на обстоятельства нашей встречи и его рассказ о Роне и всем прочем, несмотря на все эти его пафосные фразы и попытки сыпать эпитетами через предложение…
Может быть, явись с ним Рон, действительно было бы проще. Мне кажется, Рона бы я узнала, даже если бы он ничего не объяснял. Просто поняла, что вот он стоит, персонаж моей собственной книги.
С чего же начать… начать с чего? Что там с этим его наблюдателем? Филин, хм… дурь какая-то, и почему я вот так сразу взяла да поверила? Бывают же телефонные мошенники, может, это – мошенник книжный. Хм, приду как-нибудь к избушке, а там уже замки поменяли и вместо дымокота – стигийский пес на цепи. От этих мыслей становилось смешно.
В воскресенье Ваня заявился собственной персоной. Извинился за настойчивость.
– Ну, тебя же они не интересуют, просто не обратила внимание, что убрала, – сказал он мне на очередное заверение, что я не держу в заложниках его злосчастные модели. Пришлось разрешить ему осмотреться. Ваня долго ходил возле открытой кладовки и вздыхал. Наверное, тоже понимал, что тамошний хаос нельзя шевелить, иначе случится непоправимое. Может, надеялся, что коробки начну разбирать я. Я предпочла пойти на кухню и заварить себе черного чая с сушеной мелиссой.
– Чай будешь? – спросила я, когда Ваня признал поражение и смирился с утратой истребителей.
– Ну, давай.
Я налила чаю и ему.
– Поесть у тебя ничего нет?
– Извини.
– Как ты будешь жить-то? – сочувственно протянул бывший.
– Уж как-нибудь, – хмыкнула я. – Кстати, Вань, а вы когда с Валей встречались?
Вообще, я иногда крайне косноязычна. Живая речь – это ведь не книжный текст. Сказал, не подумав, а потом извиняешься. Или уточняешь еще минуты две.
В этот раз я ничего уточнить не успела. Иван брякнул чашку на стол и уставился на меня. Спросил недовольно:
– Что она тебе еще наговорила?
– Да так, – уклончиво ответила я, пытаясь сообразить, что может означать вот это его внезапное раздражение вкупе с легким чувством паники в глазах.
– Твоя сестра, между прочим, сама на меня вешалась, – сообщил Ваня.
– Прямо вешалась? – на удивление безучастно спросила я.
Он долго на меня смотрел. Потом сказал:
– Знаешь, такое безразличие всегда вызывало вопросы. Я чувствовал себя персонажем одной из этих твоих книжек. Захотела – вспомнила, не захотела – валяйся на полке.
Мой взгляд почему-то прикипел к его чашке. В лицо как-то даже не хотелось смотреть. Не шутит же… надо же, глупость какая.
Будто это я сама в книге оказалась. Может, проверить? Ерунда такая получается. Кажется, по драматизму Ваня решил переплюнуть Ренриха.
– Ясно, – ответила я, наконец.
Ваня стушевался и начал суетиться. Вспомнил о каких-то важных делах и сбежал. На столе осталась кружка с чаем, который он не допил. Я задумчиво взялась двумя пальцами за фарфоровую ручку. На боку кружки был нарисован улыбающийся кот, оптимистично обещая: «Жизнь наладится!»
Я пошла к окну и вылила оставшийся чай в горшок с кактусом.
– Будешь Ваней, – сообщила колючему. Кактусово мнение по поводу внезапных жизненных перемен меня не интересовали.
В хижине пахло хвоей и свежеприготовленной едой.
Ренрих стоял у плиты. Свитер свой он снял, оставшись в рубашке. Зато повязал фартук. Черно-белый, с широкой оборкой в горошек. На плите стояла чугунная сковорода, на которой жарилась картошка. Возле плиты на столешнице виднелась горка мелко нашинкованного лука и блестящее мытой скорлупой яйцо. Ренрих взял лопатку и помешал содержимое сковороды…