Мартин сказал приглушенно:
— Они много пьют.
Нэнси не ответила. Она грела масло, поворачивая сковороду так, чтобы оно растекалось по всему пространству.
— Черт, когда, наконец, кто-нибудь сделает приличную сковородку! — Она сбросила в масло накрошенный чеснок.
— Может быть, это выход, — проговорил Мартин, напоить их до бессознательности.
— Где моя приправа?
Он передал ей открытую банку. В ней были ломтики рыбы, сушеные грибы и овощи. Она вытрясла содержимое на сковороду и размешала вилкой.
— Где другая?
Нервы Мартина не выдержали.
— Тебе обязательно надо вести себя так, будто это доставляет тебе удовольствие?
— Что именно?
— Приготовление еды.
— Я люблю готовить.
— Я говорю о приготовлении пищи для них. — Голос его задрожал от напряжения. Он грубо схватил ее за руку. — Чего ты к черту добиваешься? Что происходит с тобой?
Она высвободилась.
— Мартин, что ты хочешь, чтобы я сделала?
— Тебе вовсе ни к чему выглядеть так, будто ты делаешь это с удовольствием!
— Какое удовольствие. — На время все мужество ушло из ее взгляда, и она стала выглядеть потерянной, почти уничтоженной, такой, какой она была в машине.
— Тогда брось это!
Она вновь овладела собой с видимым усилием.
— Это наша с тобой еда тоже, — сказала она. Мы ничего не добьемся, ссорясь с ними. Нам нельзя делать этого. Мы должны подыгрывать, нравится нам это или нет. Пока увидим что происходит. Это единственный выход.
Она была права, и он это знал. Но его мутило от одной только мысли о том, чтобы даже посмотреть кому-нибудь из них в лицо. Все его мысли были заняты тем, как бы захватить ружье и повернуть его против них. Он никогда не служил в армии. Какое ощущение бывает, когда человек нажимает курок, слышит оглушительный шум и видит как кто-то падает и в краткий миг жизнь превращается в совершенно обезличенный мертвый предмет? Можно наклониться и потрясти его, что-то ему сказать, а он никогда не двинется и не ответит. Сердце его тяжело стучало от страха.
Он открыл вторую баночку паэллы и Нэнси осушила рис и добавила его в сковороду. Сделав это, она порывисто взяла его за руку, поцеловала в щеку и смущенно улыбнулась.
— Мы выберемся, — сказала она, — я знаю, выберемся.
В двери появился Грэг.
— Боже, Нэнси, здорово пахнет. Когда же будем есть?
Улыбка его была совершенно дружеской. Он взял бутылку бурбона и отвинтил крышку.
Нэнси ответила:
— Минут через десять.
Он протянул вперед бутылку и абсолютно бессознательно почесал себе пах.
— Хочешь глотнуть?
Она сделала вид, что ничего не заметила и сказала: — Спасибо. — Небрежно взяла бутылку, плеснула на два пальца в стакан и долила немного воды из крана. Это было сделано очень официально, без грубости, но в животе у Мартина похолодело и кровь застучала в ушах. Потом Нэнси спокойно произнесла:
— Десять минут, а сейчас убирайся, Ты заставляешь меня нервничать.
Она подтолкнула Грэга к двери.
Он очень удивился, но помахал бутылкой, — улыбнулся и спросил Мартина:
— Ну как, глотнешь?
Мартин не ответил. Он был не в состоянии. Он смотрел в пол, напряженный и равнодушный.
Грэг пожал плечами, бросил последний взгляд на Нэпси, которая трясла сковородой, чтобы рис не прилипал ко дну, и перемешивала жарящуюся поэллу с подрумянившимися овощами.
Он вышел. Мартин смотрел на его удаляющуюся спину, потом на Нэнси. Она сделала глоток, потом снова вернулась к сковороде. Он посмотрел вниз, на цепь. Она была отвратительной, ужасной, как черная змея, сворачивающаяся и скользившая, когда Нэнси передвигалась по кухне. Она вставила в кольцо на лодыжке губку для мытья посуды, чтобы не натереть ногу.
Из соседней комнаты доносились взрывы смеха и потрескивание огня. Арт тихонько наигрывал на гармонике.
Это не может быть правдой. В то, же время прошлой ночью, подумал Мартин, они пересекали мост Мэккинэк и единственное, о чем он думал — накормить Нэнси, раздеть ее и уложить в постель.
Автоматически он начал открывать остальные банки.
Глава 11
К тому времени, когда ужин был готов, они были уже основательно пьяны. Похвалив кулинарное мастерство Нэнси, они начали произносить тосты. Первый был за нее, за повариху. И Мартин, не пивший, так как у него были подозрения на язву, маячил, как дурное предзнаменование, и Грэг принудил его осушить сначала полстакана неразведенного бурбона, потом еще.