Он думал о Кене, Грэге, Арте и об абсолютном наслаждении охотой за ними и их убийством, чувством свершения. Его охота, как ни парадоксально, была лучше, чем кто-либо из них имел когда-нибудь. И он наказал их так, как государство уже не могло наказывать — смертью.
Он думал об Элис, ее хрупкости и отдаленном отчаянии в ее глазах и вспоминал, что она никогда больше не улыбалась, только вглядывалась с застывшим ужасом во что-то вспоминавшееся глубоко внутри.
Он почувствовал как что-то холодное укололо его лицо и поднял голову. Начинал идти снег, прекрасная штука, обещавшая ранние метели и в такой северной местности длинную, тяжелую зиму. Это здорово. Если вдруг, по какой-то дикой случайности, он что-либо упустил, природа об этом позаботится. Болото вскоре замерзнет, запечатав водяную гробницу, а задолго до того, как сойдет лед, рыбы и черепахи обдерут тела, а скелеты невозвратно затянутся глубже и глубже в болото. А таяние снега весной смоет и унесет все прочь.
Он вытащил из своего тайника в кустарнике на западном берегу острова каноэ. Загрузил свой рюкзак и ружье и погреб под снегом, минуя место с прибитым сплавным лесом и ручьем, где погибли Мартин и Арт. Здесь было глубоко, более тридцати футов, берег входил в озеро. Он нашел место, где была крепкая нависавшая ветка. Выбросив на берег свой рюкзак и ружье, он ножом пробил днище своего каноэ. Оно затонуло и исчезло из вида, а он, держась за ветку, выбрался на берег.
Потом он выкурил сигарету, бросил окурок в озеро и двинулся назад, начав отсчет тем пятнадцати или около того милям, которые лежали впереди. Он поглотил их быстрым непрерывным шагом, двигаясь по воловьей колее и вдоль заброшенных рельсов. К середине полудня он выбрался на государственное шоссе номер 28. Надев очки, он разобрал свое ружье и сунул его вместе с оптическим прицелом в рюкзак, потом поймал попутный грузовик из другого штата. Он держал воротник поднятым и старался говорить грубым голосом, жалуясь на проклятую простуду, подхваченную на охоте.
Он попросил водителя высадить его через тридцать миль на пустом перекрестке и, как только грузовик исчез из виду, вошел в лес, к полузамерзшему болоту. Снег уже лежал слоем в восемь дюймов, и дул ветер. Перемена одежды оказалась ужасной процедурой; но его триумф медленно нарастал, переходя во что-то близкое к экзальтации. И это даже холод делало терпимым.
Он запихал свою охотничью одежду, штаны, куртку, шляпу — все вместе в свой рюкзак. Предварительно вынув оттуда обычный серый костюм, оксфордские ботинки с калошами, помятую шляпу и небольшой портфель. Костюм был сильно мятый, но проведенная в поезде ночь оправдает это.
Он сунул в рюкзак тяжелый булыжник, туго затянул шнуровку и швырнул его в незамерзшую часть болота и наблюдал, как он опускался в тину. Если кто-нибудь, когда-нибудь и найдет его ружье и оптический прицел, они превратятся в сплошную ржавую массу, которую уже невозможно будет разобрать. А все, что могло хранить его отпечатки, например, фляга или непромокаемый футляр для спичек, было начисто обтерто, да и в любом случае вскоре безнадежно проржавеет.
На перекрестке шоссе он поймал другую попутку, на этот раз благонамеренную домашнюю хозяйку, у которой на заднем сидении сидело четверо ребятишек. Она везла их домой из школы, надеясь успеть домой до начала бури. Она была рада повстречать такого солидного мужчину, который мог бы помочь в случае чего. Он выдал ей историю: поломавшийся автомобиль, водитель грузовика, который выбросил его в этом забытом богом месте. Она флиртовала — муж находился в отъезде. Дети еще маленькие и спать ложатся рано. Он был заинтригован — ему бы не помешало расслабиться. Женщины он не имел уже довольно давно, а она была привлекательной. Но он сказал нет и она, выпуская на станции Рэко, сердито хлопнула дверью, быстро унеслась прочь, в падающий снег.
Попасть на поезд не составило труда. Всю дорогу до Энн Эрбор он проспал мертвецким сном.
Он появился в своем кабинете в девять часов утра того дня, когда его ожидали обратно из поездки в Мемфис, где у него заранее было заготовлено железное алиби.
В южном Мичигане тоже шел снег, но только насыпало на три дюйма. В девять тридцать он позвонил Элен Фрезер, чтобы сказать, что вернулся и поблагодарить ее за заботу о Пити. Сказал, что заберет Пити вечером и не стал возражать, когда она пригласила его пообедать. Чем больше жены испытывали к нему доверия, тем лучше. Кена не ждали домой еще четыре дня.
Возможно даже, что этот обед с Элен будет не единственным. А вдруг он выведает что-нибудь полезное. Кто заранее может знать. Хотя он был на сто процентов уверен, что не оставил ничего компрометирующего его. Нигде и никогда, за все это время.