Мне хочется, чтобы мы продвигали разговоры не о «новой этике», а об очень разном и очень глубоком гуманизме. Пусть он в некоторых моментах радикализируется, и это будет борьба за чьи-то конкретно права. Я не против радикализированных сообществ до тех пор, пока это не превращается в насилие.
В целом следует повысить общий градус гуманизма, прежде чем говорить, что мы хотим увеличить уровень знакомства большинства людей с «новой этикой». Я вижу, что в последние несколько месяцев на фоне пандемии все ожесточились (заметим, я при этом нахожусь в Москве, то есть в довольно привилегированной позиции), поэтому, на мой взгляд, сейчас не до «новой этики», тут бы степень людоедства снизить. Так что я, на самом деле, за то, чтобы каждый взял на себя смелость подумать, что он или она может сделать, а затем реально это совершил.
Дарья Литвина, научный сотрудник факультета социологии (программа «Гендерные исследования») и преподаватель магистерской программы «Социальные исследования здоровья и медицины» ЕУСПб:
— Это хороший вопрос, поскольку у нас практически отсутствует даже инфраструктура помощи в случае насилия. Может быть, это действительно та ситуация, в которой у людей нет хлеба, а мы им предлагаем есть печенье.
В этом году я, например, входила в состав рабочей группы Европейского университета, с которой мы дорабатывали наши внутренние документы и создавали новые, касающиеся этических правил (с фокусом на харассменте, буллинге, сталкинге). Оказалось, на практике довольно проблематично даже внутри академической среды одного из самых продвинутых университетских сообществ составить эти формулировки, попытаться состыковать границы с существующими положениями и законодательством. Можем ли мы требовать это? А если требуем, как должны всех проинформировать? Как мы отличим хорошее от плохого, если сами люди не всегда могут это сделать? К чему это приведет: возвращению в какое-то советское прошлое с партсобраниями, где мы будем разбирать чужие любовные истории, или светлому будущему, в котором станем пожимать друг другу руки и просто решать сложные вопросы?
Все не так просто, потому что ты пытаешься определить, возможен ли компромисс, а также составить план действий с учетом реальной ситуации. К примеру, можно пойти и сказать: «Дорогие медицинские сестры, не допускайте чужих рук на своих талиях!» А они ответят: «Хорошо, у нас зарплата, дети, одна больница в поселке, что вы нам предлагаете? Выходить на феминистскую революцию?» Стоит ли рекомендовать такой шаг либо нужно менять структурные условия, в которых будут фиксированные правила, законы, профсоюзы — что-то, на что мы можем опереться?
Здесь надо подумать, какую защиту и помощь мы способны предложить. Хорошо, мы определили границы, за которыми находится «абсолютное зло» и «условное зло», но что мы должны делать с ними? Например, есть отношения между студентом магистратуры, которому 25 лет, и преподавателем с соседнего курса того же факультета, которому 35 лет, — это харассмент или нет? А если роман закончился печально, кто-то кого-то бросил и теперь считает, что это с самого начала было насилием?
Эти вопросы сталкиваются с нашими этическими и политическими принципами, законодательством, внутренними положениями компаний, университетов, больниц. Если некое действие не прописано как запрещенное, значит, оно разрешено. Мы должны прописать, что оно запрещено, но чтобы сделать подобное, следует определить, насколько это согласуется с интересами тех, кого мы хотим защитить.
В итоге мы в университете пришли к тому, что нужно создавать специальную инфраструктуру, которая будет с этим разбираться. Притом что у нас не так остро, как в других вузах, стоит этот вопрос.
Я была бы рада внести предложения относительно таких policies [‛стандарты’. — Прим. ред.]. Но пока, на мой взгляд, необходимо устраивать мероприятия, проговаривать разные ситуации, показывать их в арт-формате и медиа: проводить интервью, хорошие журналистские расследования, выступления известных профессоров, которые говорят о гендерном неравенстве. Это дорога, по которой надо идти.
Кроме того, необходимо смотреть локально, что мы в силах сделать. Если проблема действительно систематическая, то стараться ставить какую-нибудь «дамбу», чтобы предотвратить ее повторение. Конечно, я выступаю за открытие кризисных центров и консультаций. Должна меняться культура, и вслед за ней будут меняться, как сообщающиеся сосуды, институты.