А как это делать? Это сложная история о поведенческих и коммуникативных нормах. Когда мы вступаем с кем-то в коммуникацию, возникают интерсубъективные смыслы. Например, я разговариваю с вами и вообще не знаю, что вы думаете о «новой этике», но предполагаю, что вы мыслите примерно вот так, потому что есть некие флажки и маячки, указывающие на это. И для людей важно общаться с другими, ожидая, что, когда они произнесли «а», собеседник услышал именно «а». Но теперь кто-то говорит: «Нет, вы знаете, система смыслов изменилась. Если вы сказали „а“, вас могут понять совершенно иначе, и ваша репутация, и ваше доброе имя тогда будут запятнаны».
Притом остальные, напротив, видят в «новой этике» свободу, возможность быть собой, действовать, не оглядываясь на свой гендер, возраст, позицию, и получать дивиденды за то, насколько он профессионален, успешен, компетентен для того, чтобы решать те или иные задачи.
Людям с одной и другой стороны нужно объяснять и проговаривать, кто чего хочет, потому что здесь происходит сбой коммуникации. Как будто для одних обсуждений гендерной проблематики слишком много, а для других — слишком мало, и пока эти два лагеря друг друга не понимают. Первые говорят: «Смотрите, как много гендерных проблем!» Вторые отвечают: «Действительно, гендерные проблемы. Вот вы их нам, собственно, и создаете своим проговариванием».
Я бы начала с попытки слышать друг друга, потому как если мы думаем, что с другой стороны есть только злые и властные белые мужчины, которые пользуются своей властью, когда им хочется, то приходим к войне и противостоянию. Если же мы будем учитывать, к примеру, что существуют поколенческие особенности, что возможность флиртовать, заигрывать и влюбляться на работе у кого-то связана с представлениями о свободе, то, наверное, станем иначе смотреть на этих людей. Может быть, и они взглянут на нас по-другому, если узнают о нашем опыте и о том, что мы оскорбляемся не от приглашения на кофе (в общем-то, мы чувствуем себя субъектами, которые могут отказать), а от ситуаций, когда заходим в кабинет профессора и слышим, как за спиной поворачивается ключ в двери.
Здесь может возникнуть большой потенциал для солидарности, и с мыслью о солидарности и диалоге, мне кажется, должны происходить разборы конфликтов внутри компаний или университетов. Опять же, я столкнулась с тем, что есть одна позиция, которая требует сделать публичными подробности этического разногласия, а есть другая, которая говорит: «Ребята, если мы начнем все это рассказывать, то превратим обсуждения в партийные собрания, на которых будем рассматривать, кто кого бросил и кто изменил жене. Это не приведет ни к чему хорошему. Университет не должен так сильно вмешиваться в личную жизнь сотрудников, поскольку сейчас, например, будет новый виток, к рулю придет кто-нибудь консервативный и скажет, что теперь у нас запрещены гражданские браки и гомосексуальные отношения». В этом тоже есть логика, и эти две позиции не во всем друг другу противоречат. Они просто очень тонкие, их нужно приспосабливать, потому что кажется, что и та, и другая сторона боится одного и того же — консерватизма, правда, он у них разный. Я думаю, только диалогом мы будем все это побеждать и двигать.
Так что первое требование — это требование диалога, требование быть услышанными, требование, чтобы тебя воспринимали как субъекта, а твой голос был полноценным участником разговора.
Елена Омельченко, профессор департамента социологии и директор Центра молодежных исследований НИУ ВШЭ в Санкт-Петербурге; доктор социологических наук. Редактор книг «В тени тела» и «PRO тело. Молодежный контекст»:
— Во-первых, важно быть открытым к новым вещам, то есть не стоит сразу призывать на помощь свой возраст и весь багаж жизненного опыта, чтобы отстаивать то, что подвергается критике. Нужно попытаться разобраться, понять истоки и аргументы (например, почему некоторые женщины молчали о насилии, а заговорили лишь сейчас). Кроме того, нужно уметь выслушивать все стороны конфликта, читать разные интерпретации, чтобы выработать собственное мнение.
Во-вторых, стоит научиться распознавать четыре вещи: сексизм, расизм, гомофобию и эйджизм. Во всех четырех случаях вы не имеете права, какой бы властью ни обладали — административной, культурной, статусной или политической, — действовать и разговаривать с позиции силы. Я прекрасно понимаю, что следовать этому очень и очень сложно, потому что никакая «новая», «сверхновая», «постновая» этика не в силах нарушить властные отношения в обществе. Их можно минимизировать, микшировать, усиливать горизонтальные связи наравне с вертикальными, но просто так они полностью не исчезнут. Однако снизить уровень опасности реально: для этого нужно чувствовать и контролировать власть, в каком бы измерении она ни существовала.