Вот подарочек!
Последним заслуживающим внимания предметом в комнате оказался двухдверный, покрытый потрескавшимся от времени лаком, шкаф.
— Туда все вещи сложила, — заметила взгляд Зинаида Матвеевна. — Потом разберешься, а пока пойдем я тебе остальной дом покажу.
Когда-то здесь была большая комната, но бабушка поставила в середине длинную и высокую — до побеленного потолка — «стенку», разделив тем самым помещение на два поменьше. Проход был завешан желтой, с подсолнухами, шторой.
— Там Варька спит, а я приглядываю, чтобы не бегала по ночам зря, — поведала баба Зина. — Смотреть там нечего, койка, окно да заяц здоровый, плюшевый — ей Антошка подарил семь лет назад.
Девичья комната — место сакральное, а потому туда я без спроса не зайду. Кроме стенки и виденного еще из коридора дивана, здесь нашелся стоящий на тумбочке у окна с видом на дорогу древний, толстенный телевизор. Кабель от него проходил через стену и крепился к висящей за окном, явно самодельной, скрученной из алюминиевых трубок, антенне.
У стены напротив телевизора — два стареньких зеленых кресла, накрытых лоскутными покрывалами. Между ними — письменный столик, на котором стоят поднос с семечками и тарелка со скорлупой.
— Вот же зараза мелкая, — охнула на непорядок бабушка. — Опять за собой не убрала! Я не буду, и ты не убирай — пусть к порядку приучается!
— Не буду, — легко пообещал я.
Надо оно мне?
— Семечек бери, если хочешь, — предложила она. — Только лузгай или здесь, или на улице — неча по всему дому шелуху разносить.
— Потом возьму, спасибо, — поблагодарил я. — Сделать что-нибудь?
— А ты пройдись, посмотри, — предложила она, опустившись на диван. — Что ты за помощник такой, если тебя носом тыкать приходится? А я отдохну немножко и буду ужин нам готовить, — с кряхтением легла, положив голову на подушку. — Баню раньше шести не топи — Валька поздно приходит. Но топи каждый день — у оборотней чутьё не нашему чета, она уснуть не может, если в доме немытый человек есть.
— Хорошо, — кивнул я и пошел во двор.
Спустившись с крыльца, зашел за дом и рухнул на удачно подвернувшуюся маленькую скамейку, закрыв лицо руками. Вызванная выходом на свободу эйфория прошла, сменившись серой, беспросветной тоской. Вот это — моя жизнь? Пять тысяч в месяц на «содержание», свежие овощи прямиком с огорода, парное молоко, парная свинина по зиме и перечеркивающее все это нахрен словосочетание «деревенский труд»! А через год вообще красота — даже представлять не хочу, на что похожа местная дедовщина, при пяти-то годах службы. Да от такого любой озвереет!
— Ты кто? — раздалось грозное-девичье справа от меня.
Повернув голову, увидел оскалившуюся — буквально, белые ровные зубки показывает — на меня девушку подходящего под бабушкины слова возраста — лет шестнадцати. Оскал не мешал разглядеть красоту ее бледного лица, а сощуренные веки — большие, карие глаза. Аккуратный нос немного уходил кончиком вверх, придавая Валентине несколько простоватый вид. Черные волосы свободно свисали на плечи, прикрывая белые лямочки простого, с подолом чуть выше колена, платья. На босых ногах — розовые резиновые тапочки, которые она прямо сейчас зачем-то снимает.
— А ты — Валя? — спросил я.
Отставив шлепки, она довольно забавно рыкнула:
— Отвечай, или я тебе покажу!
Блин, а она ведь оборотень, лучше ответить, а то и вправду «покажет».
— Андрей. Приемный, — представился я.
— А, — моментально расслабившись, она демонстративно потеряла ко мне интерес и обула тапки обратно.
— А зачем ты разувалась? — спросил я.
— При трансформации одежда и обувь рвутся, — скучным тоном заявила она и направилась к дому.
Обидно!
— А платье тоже бы сняла?
Услышав мой вопрос, она остановилась и начала оборачиваться.
— Так вот что ты хотела «показать»! — закончил я лучшую шутку в моей жизни.
С нереалистичной скоростью Валентина прыгнула на меня, схватила тонкой девичьей ручкой с коротко стриженными ногтями за горло и без видимого напряжения подняла в воздух. Оскалившись, с неприязнью выплюнула:
— Знай свое место, раб!
Страшно!
— Если бабушка завела себе раба, это не значит, что он может со мной разговаривать!
Дышать нечем.
— Не смей ко мне лезть, а тем более — трогать мои вещи!
Она подняла меня выше и ухмыльнулась:
— Под крышей — осиный улей! Хочешь воткну тебя в него головой?
Я лихорадочно покачал головой, она разжала руку, и я рухнул на четвереньки, с кашлем втягивая такой сладкий деревенский воздух. Демонстративно отряхнув ладони друг о дружку, она отвернулась и зашла в дом, аккуратно закрыв за собой дверь.