— Вы шутите! Почему — скоро?! Иногда в течение пятнадцати минут мне удавалось… гм… да… делать серьезные открытия. Гм… я — американец, мистер Модлей. «Да» или «нет»?
— Генри! — крикнула сверху Сарра. — С кем ты там говоришь?
— Останься наверху, — громко ответил Модлей. — Я скоро приду. — Обратясь к Алевару, Модлей продолжал: — Не выйдет, мистер Алевар; говорю это прямо и окончательно. Так что не пытайтесь настаивать.
Американец некоторое время пристально смотрел на изобретателя и получил второй ответ взглядом Модлея, выразившим довольно красноречиво желание избавиться от предприимчивого собеседника.
— Брамах вас обидел, — заметил Джек как бы про себя.
— Что бы ни было между нами, я не хочу расплачиваться фальшивой монетой. Довольно об этом.
Джек Алевар встал, вздохнув так тяжко и скорбно, как если бы у него пропала охота жить.
— Еще раз, — нерешительно сказал Алевар. — Вам деньги нужны…
Модлей положил руку на плечо собеседника и зевнул.
— Проваливайте, парень, — сказал он. — Я вижу, вы приехали не из Америки, а с Гай-стрит.
Удивленный Алевар хотел было обидеться, но поперхнулся и рассмеялся.
— Вы, Генри Модлей, честный человек, — сказал он довольно кисло, — но я тоже честный человек и не хочу вас больше обманывать. Я — вор. Только я живу не на Гай-стрит, а на Пикадилли. Хотите — верьте, хотите — нет, однако эти проклятые замки у меня вот где сидят!
Алевар хлопнул себя по затылку, плюнул и спросил:
— Но в чем же дело?
— Если хотите знать — тщательная отделка и пригонка частей, — сказал Модлей. — Вот главное.
— Главное… главное… — пробормотал, уходя, Джек Алевар.
Он был на улице и не слышал хохот Модлея, отметившего, несмотря на утомление, весь каторжный юмор этой заключительной реплики. Услышав смех мужа, Сарра сбежала вниз и, узнав, что произошло, крепко поцеловала своего Генри.
— Вот! Ты всегда был такой, — сказала она. — Дядя Джозеф!
С великим изумлением муж и жена смотрели на тучную фигуру и мрачное лицо «старого ватерклозетчика» Джозефа Брамаха, явившегося, в порыве раскаяния мириться с бывшим своим главным мастером. Брамах вошел, тяжело опираясь на трость; сжав зубами черенок трубки, старик нервно процедил:
— Ну, Генри, довольно. Пятнадцать шиллингов я прибавлю. Сарра, уговорите вашего мужа! Все дело в проклятой печени!
— Нет, нет! — живо воскликнул Модлей. — Мы слишком долго работали вместе, дядя Джозеф, над вашими и моими изобретениями, чтобы печень принять в расчет. Мы были товарищами. Вы захотели показать, что вы хозяин. Оставайтесь хозяином. Надеюсь, что я не умру от голода.
Брамах начал просить, убеждать, но Модлей не согласился вернуться. Рассерженный Брамах сказал:
— Бросим. К тебе не заходил этакий потасканный джентльмен, лет сорока? Этот человек вертелся сегодня утром в трактире около Ландау и Проктора; он их выспрашивал, где ты снял кузницу и… будешь ли делать замки. Проктор сознался, что наболтал.
— Никто не был, — ответил Модлей. — Идите спать, дядя Джозеф. У меня против вас нет зла в сердце моем, только вознаграждение за мой адский труд должно было бы быть справедливее.
— Генри не пойдет к вам, — заявила Сарра. — Ведь он не мальчик теперь. Генри прост, но он тверд, как…
— Как что, дерзкая девчонка? — закричал Брамах.
— Как солдатский кожаный галстук, который спас мне жизнь в Вест-Индии, — сказал Модлей, улыбаясь и показывая шрам на шее под скулой, оставленный пулей, скользнувшей по галстуку. — Не будь этой кожи, не было бы на свете Модлея. Что толковать? Дядя Джозеф, ступайте домой. Спокойной ночи![3]
3
Замок Брамаха был открыт лишь в 1851 г. американцем Гоббсом, потратившим на это дело 16 дней.