— В «Южный»? — спросил он, выйдя из подъезда.
— Ну что вы, Алеша, в такую-то жару? Поедемте в Химки!
Он подумал было о том, что до зарплаты еще далеко, но вспомнил, что Аннушка Чудакова как-то умеет беречь деньги, у нее всегда можно занять, и торопливо помахал рукой свободному такси.
А потом стало еще проще и легче.
Машина шла по летнему опустевшему городу, все светофоры от Ленинского проспекта до Ленинградского весело моргали зелеными огоньками, пожилой задумчивый шофер, лицо которого Алексей видел в смотровом зеркальце, был занят только машиной и ее бегом, Нонна болтала без умолку, и все будущее показалось праздничным и радостным.
— А знаете, Алеша, — вдруг сказала Нонна, — в вашей последней работе мне видится основа будущей докторской диссертации…
Переход от разговора о погоде, опустевшей Москве, летних модах и серебряных босоножках, которые Нонна увидела в витрине на улице Горького, к далекому будущему — иначе Алексей свою диссертацию на соискание докторской степени и не представлял — был столь неожиданным, что он даже запнулся на очередном легковесном слове и с удивлением посмотрел на очаровательную спутницу.
— Что это вам взбрело в голову?
— Старый опыт! — вздохнула она, и Алексей с удивлением почувствовал новый укол в сердце. Но не торопил ее, ждал. И она с грустью продолжила: — Я два года уговаривала Бахтиярова записать свои мысли, а ему все время было некогда. Нет, нет, Алеша, — она заговорила быстрее, по-видимому, поняла, что задела его, но остановиться уже не могла или не захотела, — я не собираюсь быть вашей музой, просто подумала, что умные мысли нуждаются в систематизации, что их надо распространять, а вы все держите в голове. Ведь думаете же вы о загадках микромира?
Алексей даже вздрогнул, так много было в ее словах от Бахтиярова. Ведь это Бахтияров сказал ему когда-то, что странный микромир элементарных частиц больше всего похож на великий мир Галактик. И Алексей не мог бы поклясться, что не думает об этом. Больше того, в его письменном столе лежат наброски будущей работы, которая носит довольно дерзкое название: «К теории микрочастиц». Ведь такое название предупреждает, что еще будет создана и сама теория! Но кто мог сказать об этой тайной мечте Нонне? Догадалась сама? Сколько же мыслей тогда таится за этим высоким белым лбом!
Она как будто заметила, что нарушила добродушное спокойствие Алексея, тронула его за плечо, бросив безразличным тоном:
— Смотрите, уже видно водохранилище!
Но даже за этим безразличием чувствовалась настороженность: сказано нечто важное, дан совет, как же ты отнесешься к нему?
Он скосил глаза налево, где сквозь прозелень парка засверкали голубые зеркала воды, а тут шофер сделал широкий круг, вогнал машину, как пушечное ядро, в зеленый тоннель, и вот уже вода приблизилась, дохнула прохладой в лицо, можно ничего не отвечать на высказанный или просто задуманный вопрос.
А между тем ответить хотелось. Более того, хотелось посоветоваться. Вот уж чего Алексей никогда бы не подумал, что ему захочется говорить о своих делах и замыслах с женщиной.
С Верой было проще. Она приходила, едва он заикался о том, что хотел бы увидеть ее. А потом сразу начиналось нечто такое, что он видел у Ярослава Чудакова, когда приходил к нему незваным, проще сказать, в неурочный час. Аннушка мыла, чистила, «пылесосила» квартиру, мыла сына или стирала белье, выходила с мокрыми, покрасневшими руками, весьма озабоченная, говорила что-нибудь вроде: «Алеша, пройди в кабинет!» — или: «Алеша, посиди на кухне, там на столе газеты лежат!» — а сама возвращалась к своим делам. И с ней некогда было болтать о пустяках, а еще труднее было бы говорить о серьезном. Другое дело, что она всегда все знала о делах Ярослава, а следовательно, и Алексея. Тут уж, как предполагал Алексей, срабатывала обычная телепатия, связывающая мужа и жену. Аннушке, вероятно, было достаточно увидеть Ярослава хмурым или веселым, чтобы понять, как идут дела в лаборатории.
Вера в глубины психологии Алексея и не пыталась проникать. Она довольствовалась тем, что могла пришить оторванную пуговицу, приготовить обед, обязательно вкусный, по тому самому совету, какой был распространен в уютных семьях: «Мужчин надо кормить!» — остальное ее не касалось. А может быть, именно «остальное» и является главным? Вот застыл же ты, Алеша, от удивления, услышав те самые слова, что бормочешь, укладываясь в постель… И услышал их от Нонны, которая, как тебе кажется, столь же далека от тебя, как Луна или Солнце от Земли. Почему же ты молчишь?