Шофер затормозил у здания речного вокзала. Отраженный водой и многократно усиленный ливень света хлынул в машину сквозь распахнутую дверь. Алексей помог Нонне выйти и огляделся.
Никогда и ни на что не хватает времени! Сколько лет прошло с того дня, что ты был здесь? А ведь увидеть в Москве это чудо воды и света, эти белые пароходы, эти глиссеры, стремительно мчащиеся наперерез всему водному простору, эти многовесельные гоночные лодки, эти байдарки, эти индейские пироги, катамараны с двойными днищами, — все это само по себе чудо! И как правильно поступила Нонна, что увезла тебя из города, от скучного пыльного пейзажа, от машинной гари на улицах, которая мешает дышать, сюда, в прелесть воды и света. Надо бы поблагодарить ее, но она, прямая, стройная, вся в серебряном, с недоумением смотрит на тебя и, кажется, вдруг понимает, чем ты очарован, и тоже смотрит на светлую воду и светлое небо, потом касается плечом твоего плеча и тихо произносит:
— И правда, Алеша, очень красиво!
И то, что она вдруг прочитала твои мысли, тоже прекрасно.
Но вот она взяла Алексея под руку и пошла по широким ступеням речного вокзала на террасу ресторана. И держалась она так, словно дарила ему все, что видела вокруг.
Похоже, что и другие думали точно так же или наделяли Нонну правом одарять всех и каждого. Мгновенно вырос из-под земли официант, очистил столик и передвинул его в тень, но так, чтобы «гостям» была видна вода и лодки на ней, отошел и вернулся уже вдвоем, и этот второй нес сетчатый черпак, а в черпаке трепыхалось несколько рыбин.
— Какую изволите выбрать? — спросил официант у Нонны, и та указала пальцем на шевелящееся серебро, ответив коротко:
— Эту и эту!
Она принимала все как должное, но в то же время и подыгрывала немножко, как, наверно, тут было принято, это ведь только Алексей всегда и все принимал всерьез. И верно, отпустив официанта, она пошутила:
— Сейчас он отпустит этих рыб в водохранилище, а нам поджарит тех, что еще вчера уснули.
— К чему же тогда этот спектакль? — недовольно заметил Алексей. Ему понравился весь процесс выбора трепещущей рыбы, которую тут же понесут жарить, и он не хотел быть так глупо обманутым.
— А чтобы было интереснее, — усмехнулась она. — Впрочем, мы имеем право пройти на кухню и проследить, чтобы нам зажарили именно этих красивых рыбок. Многие опытные гастрономы так и делают.
Алексей немного успокоился и идти на кухню не захотел. Да и официант опять объявился у столика, испрашивая, что пожелают «гости» выпить, какие выберут закуски, и опять оказалось, что Нонна справляется с ним куда лучше, чем Алексей. И Алексею осталось только сидеть и следить за их игрой, в которой оба они были словно бы заговорщиками против него, потому что говорили какие-то малопонятные слова о льде, соковыжималке, лимонах, потом официант опять исчез, а вернувшись, принялся сотворять какое-то чудо. На столике перед ними появилось серебряное ведерко со льдом, и во льду была упрятана бутылка белого сухого вина, а у Нонны в руках — хрустальная вазочка странной формы, с остроугольной шишечкой сверху и углублением под нею, и Нонна принялась выдавливать сок из разрезанных пополам лимонов, смешивать этот сок с минеральной водой и сдабривать сахарной пудрой, и появилось питье, от которого у Алексея застряло в горле и почему-то захотелось беспричинно улыбаться, говорить веселые слова, шутить и просто радоваться жизни.
— Где вы научились всем этим премудростям? — неосторожно спросил он и вдруг осекся: лицо Нонны сразу изменилось, словно попало в тень. И голос, когда она заговорила, был грустным:
— Ах, Алеша, иногда нам было очень весело, и мы любили вот так поехать в ресторан и посидеть вдвоем…
На этот раз она никак не назвала Бахтиярова, но это именно его тень затемнила ее лицо, и хотя она силилась снова улыбнуться, это ей долго не удавалось. А Алексей смятенно думал, что сам нарушил тот веселый покой, в котором она только что жила.
Но она все-таки совладала с собой и снова задала тот самый вопрос, который показался ему странным: а нет ли зерна будущей докторской диссертации в его статье? И по тому, как она оперлась щекой на ладонь, Алексей понял: умолчать ему не удастся.
А может, и не надо молчать?
И он заговорил. Сначала сбивчиво, неловко, потом все спокойнее и увереннее, как будто перед ним сидела не Нонна, а, скажем, Чудаков или Валька Коваль. Впрочем, куда им, Чудакову или Вальке, до такой слушательницы! Они принялись бы перебивать, оспаривать, издеваться. Им захотелось бы внушить Алексею свои мысли, пусть даже только что придуманные, еще и не обкатанные, набросанные просто так, вчерне. А Нонна словно вся превратилась в слух, даже глаза расширились, она уже никого и ничего не видит; это Алексей замечает краем глаза официанта у соседнего столика, никак не решающегося перебить их разговор вопросом: «Не пора ли подавать рыбу?»