Алексей подвинул ногой стул, сел на него, уставился взглядом в злое лицо Чудакова и резко сказал:
— Рассказывай!
— Я уже все рассказал. Заместитель директора любезно снабдил нас полной информацией. Высшие интересы института требуют, чтобы мы немного потеснились на первой странице работы и впустили туда и Михаила Борисовича, и Кроху, и Подобнова.
— А если мы все вместе подадим заявлением об уходе из института? — спросила Нонна.
— «Коллективочка»? — Чудаков язвительно присвистнул. — Конечно, времена не те, но за такую «коллективочку» все равно по головке не погладят. Тут уж действительно придется идти в дворники. А Нонна откроет прием учеников для подготовки в музыкальное училище…
— Послушай, Ярослав, — сказал Алексей, — а тыне думаешь, что твоя сардоническая усмешка — сейчас не очень благородный способ уйти от борьбы? Ты всегда утверждал, что мы похожи на слепых щенков, один ты умудрен жизненным опытом. Что же ты нам теперь посоветуешь?
Он вдруг увидел, что лицо Ярослава как-то посерело, обмякло. Перед ним сидел совсем не тот непреклонный, язвительный исследователь, одинаково хорошо разбирающийся и в физике и в жизни, которого они знали много лет, а усталый человек. И он уже не был похож на взъерошенного мальчика. Только эта внезапная перемена и показала им всем, как же, в сущности, плохи их дела…
И Алексею стало жалко товарища.
— Извини, Ярослав, — тихо сказал он. — Нас не поссорят. Мы всегда будем вместе. И сейчас мы сообща подумаем, что нам делать.
Коваль тоже подошел поближе к столу, но остался стоять, подпирая стенку.
— Бросьте эту кость собаке, и она завиляет хвостом, — угрюмо посоветовал он.
— Нет! — твердо ответил Алексей. — Мы должны помнить, что думаем не о себе. Таких, как мы, безымянных поставщиков идей и мыслей, много. И мы отвечаем не только за себя, но и за них. И никто не вправе красть наши идеи, замыслы, открытия…
Он вдруг замолчал, словно прислушиваясь к чему-то, рождающемуся в нем, к какой-то мысли, которая нетерпеливо пробивалась в сознание. Он знал, что эта мысль существует в нем уже давно, только он никогда не решался высказать ее вслух, а теперь она напоминала о себе, требовала, чтобы он дал ей дорогу.
Он спокойно высказал эту мысль:
— Надо написать в Академию наук. Пусть наше мнение услышат и там.
Ярослав поднял на него удивленные глаза. В них что-то заблестело: одобрение или вера? И Нонна тоже с удивлением смотрела на Алексея, и в ее глазах тоже пробивалась живая улыбка. И Алексей, уже утвердительно, сказал:
— Значит, пишем!
— Ну что ж, пожалуй, ты прав, будем писать… — медленно проговорил Ярослав. — Но уж если заваривать кашу, то покруче! — снова становясь собой, таким же жестким и язвительным, добавил он. — Заявления об уходе мы тоже подадим! Нас от науки не отставишь, а вот оставить институт без науки мы можем!
— Значит, ты говорил с заместителем об этом?
— Я просто сказал, что мы можем уйти в другой институт. Заместитель был так добр, что сообщил: нам дадут такие характеристики, что в другой институт мы сможем поступить разве что вахтерами. Но я склонен попробовать…
— Без меня, — устало сказал Коваль.
— «Цыпленки тоже хочут жить»? — спросила Нонна.
— Нет, я просто рабочий от науки. И не гожусь в мученики. Мне и в армии выписывали двойную порцию еды. Поститься я не умею. Вот так. Значит, без меня. Простите.
— Ну что ж, Петр, прощай! — с печалью в голосе произнес Ярослав.
— Почему Петр? Меня зовут Валентин!
— Так звали одного рыбака, который в течение ночи трижды отрекался от своего улова… Ладно, Валя, иди…
Они не смотрели ему вслед. Ярослав вынул из стола бумагу, протянул Нонне, сказал:
— Ну, начали. Тебе, Алексей, приходилось писать докладные записки? Мне — нет. К кому мы обращаемся? Впрочем, это мы выясним потом…
24. ОСТОРОЖНО! МИНЫ!
В девять утра все трое сошлись в приемной у заместителя директора института. Академик все еще был болен. Да он и не часто посещал вверенное ему учреждение: у него, кроме института, были еще консультации, да отдел академии, да редактура в журнале… А заместитель все равно в конце дня будет у академика и сообщит обо всем, что тут делается.
Чудаков заранее предупредил: завтра на работу не опаздывать! Хватит и того, что на них навалятся за эту самую «коллективку». Зачем же давать повод обвинять себя в недисциплинированности?
Вошли к заму все трое. Поздоровались и положили на стол по бумажке.