Алексей, еще не сообразив, что собирается делать Чудаков, вынул из портфеля и передал ему статуэтку Ники. Михаил Борисович с любопытством смотрел на Чудакова. А тот вытащил из своего портфеля дрель с длинным проводом, поискал глазами розетку, увидел ее в углу, возле письменного стола, выдернул вилку настольной лампы и включил свой инструмент. Дрель зажужжала, и Ярослав, ведя сверло, как карандаш, написал на постаменте статуэтки:
«М. Б. Красову. Поздравляем с победой, но она бескрыла!»
И расписался за себя и Алексея:
«А. Горячев. Я. Чудаков».
Михаил Борисович не удержался от восклицания:
— Какая прелестная вещица! Но мне кажется, я где-то ее уже видел.
— Теперь вы можете любоваться ею постоянно! — проговорил Чудаков, отстраняя статуэтку и разглядывая надпись. Михаил Борисович склонился рядом с ним, читая. И недовольным голосом спросил:
— Почему же вы считаете, что моя победа бескрыла?
— О, крылатая победа благословляет только благородную битву! Она всегда с теми, кто воюет не за себя, а за весь мир! Пусть ее крылья осеняют нас!
С этими словами он зажал статуэтку в левой руке, а правой ловко и быстро отломил одно за другим оба крыла. Движения были так сильны, что крылья отломились как раз на предплечьях. Поставив статуэтку на стол, он сунул свой инструмент в портфель и коротко приказал:
— Пошли!
Ошеломленный Алексей едва успел оглянуться от дверей: бескрылая Ника стояла на краю стола с поднятой головой, но теперь лицо ее выглядело гневным. За дверью Ярослав протянул ему крылья и устало сказал:
— Возьми их на память.
— Зачем ты это сделал? — гневно спросил Алексей.
— Пусть помнит, какой он победитель!
И больше Алексей ничего от него не мог добиться.
30. ПРОДОЛЖЕНИЕ ЕЩЕ БУДЕТ
Нонна сидела в машине отца, положив руки на руль и опустив на них голову. Впечатление такое: шофер устал и воспользовался короткой остановкой, чтобы немного поспать. Как это поется? «Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат…» Алексей хотел было проскользнуть мимо — не до разговоров сейчас! — но Чудаков шепнул:
— И не думай убежать!
И верно, Нонна резким движением открыла заднюю дверцу, не глядя на них, сказала:
— Садитесь!
Ярослав толкнул его в машину, сел рядом, и Нонна так резко взяла с места, что оба качнулись, как тот негритенок, что болтался перед Нонной.
Нонна свернула налево, и машина понеслась в сторону Внукова, сразу врезавшись в голубой простор молоденьких парков, над которыми далеко в стороне взлетали в небо старинные колокольни, чем-то похожие на космические ракеты.
Потом пошел мелкий лес, пересеченный старыми проселочными дорогами, по которым уже давно не ездили, и по одной из них Нонна свернула на ближайшую лужайку.
— Ну, что там произошло? — спросила она, впервые оборачиваясь к ним и вглядываясь в их усталые лица.
Ярослав вынул из кармана и передал ей заявление об уходе, выцарапанное из твердых рук академика.
— Вот, можете порвать.
— А вы?
— Уже порвали.
— Капитуляция?
— Временное перемирие.
Алексей вслушался в ворчливый голос Ярослава. Нет, так не пойдет! Ей надо сказать все. Он кашлянул, чтобы привлечь ее внимание. Она, близко придвинувшись к Ярославу и хмуро глядя в его глаза, будто выискивая что-то недосказанное, прикрикнула:
— Молчите, Алеша! Я хочу понять, рад ли Ярослав, что все так благополучно кончилось, или он отступил только для разбега?
— Чтоб удариться головой об стенку? — поддразнил ее Чудаков.
— Нет, чтобы занять позицию повыше той, на которой сидят мой отец и его друзья.
— Выше нас не пустят! — сказал Ярослав.
— Тогда продолжайте с того места, на котором остановились!
— А что станете делать вы?
— Я? — Она на мгновение осеклась. — Я выйду замуж. Замдиректора передал мне совет академика. Алеша, вы возьмете меня в жены?
— Я не смогу прокормить вас на свои полторы сотни, — сухо ответил Алексей. Он все не мог понять, о чем и, главное, зачем они говорят.
— О, я умею делать десять блюд из простой картошки. И я стану штопать вам носки и рассчитывать ваши формулы — это я тоже умею. И я возьму у отца свое пианино и начну давать уроки, пока вы будете отрабатывать ваши часы в институте…
Что-то изменилось в ее голосе, он стал мягким, певучим и в то же время прерывистым, как будто ей все труднее дышать, вот-вот она задохнется совсем или вдруг зарыдает.
Алексей сердито сказал:
— Пора по домам!