Филипп опустился, не глядя на Мусаева: он и так знал, как рад Семен. Теперь всю тяжесть с плеч Мусаева принял на себя Филипп. Слишком большую тяжесть… Хорошо, можно будет поставить учеников ремесленного училища, привлечь домохозяек, жен тех рабочих, что пойдут в бригаду… Он подсчитывал в уме все эти возможности, не слыша прений. Да, будет очень трудно, он знал это точно.
Мусаев догнал его в коридоре, окликнул, взглянул прямо в глаза, пожал руку. У него не было слов. Хотел Филипп сказать ему о том, что правильно поступил Семен, подав рапорт, но понял — ничего говорить не надо. Семен вышел вместе с ним, помахал рукой шоферу, оглянулся на Филиппа, улыбнулся и уехал. Филипп отпустил машину, пошел пешком. Слишком много ему надо было решить, перед тем как сказать на заводе о принятых обязательствах.
Он знал своих людей, он представлял, что знает запас их сил. Но он ошибался. Ничего он не знал о своих людях. Удивительный порыв поднимал их на подвиги, подобных которым Филипп не мог бы отыскать в прошлом.
В каждом цехе составлялись списки добровольцев, но сейчас же к станкам становились другие люди. Приходили старые пушкари, годами сидевшие на пенсии, приходили женщины и подростки. Прежде чем уйти в бригаду Мусаева, доброволец обучал сменщика. Рабочие брали на себя по два, по три станка, овладевали несколькими профессиями, чтобы ни на минуту не ощущать пустоты за соседним станком. Люди сутками не выходили из цеха, выполняя задания не только за себя, но и за тех, кто ушел в армию, и за тех, кто еще учился владеть станком.
Когда Филиппу казалось, что он пришел к пределу своих сил — вот сейчас он упадет, изнемогший, и не сможет подняться, чтобы продолжать работу, — он вызывал машину и ехал в бригаду Мусаева. Бригада стояла в десяти километрах от завода, в лесу, раскинув палатки, оборудовав полигон. Мусаев жил в охотничьем домике, рядом находился его штаб. Филипп останавливал машину при въезде в лес, отпускал шофера и шел по зарослям, наполненным гулом машин и голосов.
Он медленно выходил на поляну, где Мусаев проводил занятия с бригадой. Семен учился новой войне. Он готовил таких солдат, которых не испугает механическая сила врага. Он испытал неудачу, когда его дивизия пропустила танки врага, не успев ни остановить их, ни обезвредить. И сейчас еще Филипп боялся напомнить ему об этом, спросить, как это получилось, что он, боевой генерал, сидит в тылу, обучая новичков. Да он и не хотел спрашивать — он видел работу Семена.
В первый же день Мусаев выстроил своих бойцов на краю полигона, какими они пришли к нему, в штатской одежде. Еще можно было отличить колхозника от рабочего, сутулого, тяжело ступающего горняка от прямого легконогого охотника. По краю поляны тяжело ползли четыре танка.
Генерал-майор приказал отрыть глубокий и узкий окоп. Бойцы старательно возились с непривычными еще саперными лопатами. Генерал-майор сказал:
— Танк страшен только для труса. Если ты откопал себе хороший окоп, ничего не сделает танк, а ты можешь с ним все сделать… Смотрите!
Он спрыгнул в окоп, разложил макеты гранат, пустые бутылки. Поднялся и махнул рукой. Танки повернули к окопу и пошли на полной скорости. Воздух загудел от рокота моторов, от скрежета гусениц. Черная пыль пересохшей целины тянулась за танками, подобно хвостам комет. Бойцы, впервые видевшие танковую атаку, затаили дыхание. На их глазах генерал-майор бросил две гранаты и попал в первый и второй танки. Следующие две машины на полном ходу устремились на окоп. Общий вздох вырвался у бойцов. Танки прошли над окопом, оставляя черное облако пыли. И вот из окопа с обрушенными стенами показался Мусаев. Блеснувшая на солнце бутылка ударилась о броню танка. Танк резко затормозил, поворачиваясь на одном месте, сдирая траками гусениц зеленый покров поля. Мусаев выпрыгнул из окопа и вытер пыль с лица. Ряды добровольцев были безмолвны, затем раздался легкий вскрик, который перешел в восторженный рев. Мусаев не мешал им выражать восторженное удивление. Потом обратился к бойцам:
— Кто может повторить?
Из второго ряда бойцов послышался голос с веселой усмешкой:
— Товарищ генерал-майор, после вашего показа и я столько-то успею сделать. А вот если бы по танку-то да еще из пушки стрельнуть, вот уж было бы настоящее «да»!
Генерал-майор строго приказал: