— Четыре шага вперед и — ко мне!
Доброволец почтенных лет, с седыми усами, гладко выбритый, должно быть не подлежавший призыву, но пришедший в бригаду по сердечному велению, вышел из рядов и направился к генералу. Мусаев что-то уж слишком всматривался в солдата, даже Ершова ткнул пальцем в бок, но, пока Ершов снимал очки да протирал их, доброволец уже оказался рядом с генералом и отрапортовал:
— По вашему приказанию старшина артиллерийского расчета Верхотуров явился!
Мусаев обернулся к Ершову:
— Ты видишь, кто это? Уж если сам Никита Евсеевич с нами, так немцам не устоять!
— Я, товарищ генерал-майор, не махонькое дело за собой оставил! Так что никакому гитлеровцу на глаза мне попадаться не след! Я ведь был председателем колхоза, когда узнал, что вы с Филиппом Ивановичем бригаду уральских добровольцев создаете. Вот и пошел…
— А повторить можешь?
Верхотуров взял четыре пустые бутылки и спрыгнул в окоп. И тотчас же зарокотали танки и бросились через солдата. Но Верхотуров, как и Мусаев, два поразил на подходе. А когда следующие два танка перевалили через окоп, Верхотуров, засыпанный землей, швырнул по ним две бутылки, и обе они разбились о корму танков.
Верхотуров неторопливо вылез из окопа, подошел к генералу и медленно вымолвил:
— Ничего не скажешь, страшная машина, когда небо закрывает. А когда откроет, тогда жить можно!
13
Рабочие Пушечного завода передали бригаде Мусаева первую партию противотанковых ружей. Длинные пищали Ермака, хранящиеся в городском музее, вызывали меньше удивления, чем эти странные ружья. Однако через несколько минут, проверив их ударную мощь, бойцы уже прониклись к ним должным уважением. Длинные тяжелые ружья с одного выстрела пробивали толстую броню.
Лучших парней Семен сделал бронебойщиками. Рассыпавшись по два, они занимали позиции на «переднем крае», устраивали невидимые засады, учились поражать танк с первого выстрела. «Охотники», которым не хватало ружей, стали истребителями танков. С бутылками и противотанковыми гранатами они выходили на «охоту» за бронированными чудовищами. Отдельно обучался дивизион самоходных орудий — тоже подарок Пушечного завода. Самоходчики учились стрельбе по движущимся целям. Далеко на краю поляны появлялись и вдруг исчезали макеты танков — артиллеристы учились поражать их с первого выстрела. Мусаев с гордостью рассказывал о традициях русских артиллеристов, лучше которых не было в мире. И добровольцы хотели походить на своих предков. Но теперь были более скорострельные и более прицельные орудия, и люди должны были воевать еще лучше — этого требовал Мусаев.
Добровольцы рвались в бой, но Мусаев еще сдерживал их порыв. Приближалась зима. У Сталинграда шли жестокие бои. Немцы вышли к Волге. Филипп, приезжая в бригаду, видел, как все большее нетерпение овладевало людьми. Они менялись на его глазах. Теперь уже никто не мог бы определить, откуда пришли они: каждый из них стал просто солдатом. И, глядя на ловких, обстрелянных людей, Филипп думал, что его орудия попали в хорошие руки. Однако он ни разу не говорил об этом с Мусаевым, хотя и видел, что Семен ждет одобрительного слова.
Впрочем, скоро Филиппу пришлось надолго забыть бригаду Мусаева. Ему казалось, гроза нависла над заводом — так мрачны были люди, такие усталые у них были лица. Это было в октябре. План был под угрозой. Филипп перевел инженерных работников управления в цехи. Служащие, закончив работу, уходили к станкам. Медленно заколебалась и пошла вверх кривая выпуска.
Военпред, принимая орудия, тщательно рассчитывал запас людских сил. Он еще не верил, что заказ будет сдан вовремя. А между тем к Филиппу уже поступали сводки об изготовлении сверхплановых батарей, уже Мусаев не раз приезжал за ними. И в начале зимы, когда немцы были окончательно остановлены под Сталинградом, люди Пушечного завода праздновали двойное торжество: завод получил Красное знамя Государственного Комитета Обороны за перевыполнение плана и внедрение новых образцов вооружения, а бригада Мусаева, закончившая обучение, была снабжена лучшими образцами этого нового вооружения.
В ночь перед выездом бригады на фронт Филипп приехал к Мусаеву. Филипп снял пальто, прошел в комнату. Мусаев широко улыбнулся, сказал:
— Вот наконец и я дождался, что ты меня провожаешь. Помнишь, всегда я провожал тебя…
— Погоди радоваться, — усмехнулся Филипп. — Знаешь, дальние проводы — лишние слезы. А я собираюсь далеко тебя провожать.
— Куда же?
— До фронта.
— Что? — Мусаев отступил на шаг, разглядывая Филиппа.