Остановившись возле Иванцова, чтобы забрать у него теодолит и закурить на прощание, Чеботарев не вытерпел и увеличил свой и без того порядочный груз еще и плащ-палаткой, которую без стеснения забрал у инженера. Да и то сказать, Иванцов может еще суток двое возвращаться на ночлег в город, а они уже оторвались от жилья, и впереди долгий и небезопасный путь…
Переложив вещи поудобнее, чтобы теодолит не мешал, подвязав палатку сверху, Чеботарев кивнул молодому инженеру, взглянул на низко стоящее солнце и зашагал прямо по лесу, руководствуясь свежими пролысинами, оставленными на деревьях Лундиным. Теперь он находился в настоящем лесу, — все люди далеко от него — одни впереди, другие позади, — можно подумать обо всем, как всегда думается в одиночестве. И Чеботарев невольно замедлил свои шаги, вживаясь в эту новую для него жизнь, ощущая неожиданное и непривычное величие леса, тишину и пустынность.
Он никогда не видал такого леса. Нельзя было поверить, что всего лишь в трех-четырех часах ходьбы отсюда шла деятельная человеческая жизнь, работали какие-то фабрики, люди считали себя хозяевами большого мира. Казалось, что все их заботы и дела отодвинулись в бесконечность, стали мелкими, незначительными рядом с этой мерной, тихой жизнью леса, который стоял здесь тысячелетиями, не меняясь в обличье, тогда как самая деятельная человеческая жизнь измеряется каким-нибудь полувеком.
Чеботарев смотрел на огромные деревья, похожие на колонны, подпирающие небеса, смотрел на голую землю под ними, где не уживалось никакое растение, — так глубоко была погребена плодородная земля под толстым слоем опавшей и умершей хвои. Только в тех редких местах, где прошел топор дровосека, виднелась листва, теперь уже пожелтевшая, но все-таки напоминавшая Чеботареву родные леса, состоявшие из лиственных деревьев. Здесь же вместо березы, граба, осины, бука и еще ста разных сортов лиственных возвышались странные оголенные колонны, на самой кроне которых только сохранились ветви, да и на тех не было уже игл.
И Чеботарев понял, что идет по лиственничному лесу, в котором сам воздух, казалось, был пропитан запахом смолы и эфира, был звончее, чем в городе, не поглощал звуков, а, наоборот, усиливал каждый из них до той степени, когда трудно понять, что это звучит — ветер ли в дупле дерева, шаги ли большого зверя, голоса ли каких-то странных птиц или животных…
И вот уже показалось Чеботареву, что за соседним деревом и впрямь прошел медведь, а потом остановился и смотрит на смельчака, рискнувшего шагнуть в его владения, какой-то страшный лесной человек выглядывает из-за дерева… Словом, все детские страхи, связанные с лесом с самых ранних дней человечества, вдруг овладели Чеботаревым.
И было особенно дивно, что эти страхи овладели им в мирном лесу, тогда как в дни войны он ни разу не испытывал этих навязчивых, непонятных ощущений, а ведь приходилось ему бродить по лесам и тогда. Видно, в те дни иной страх, даже не страх, а настороженность, ожидание встречи с врагом заполняли душу, и не оставалось в ней места для этих почти суеверных чувствований…
Он с трудом усмехнулся, вспомнив, как молодая жена по хитрому совету заставила бесстрашного своего мужа узнать, что такое страх, вылив на сонного ведро воды с мелкой рыбой… Так и здесь, бесстрашному солдату, прошедшему через тысячи преград, вдруг стало боязно от одного вида безобидного старого леса…
Подумав это, Чеботарев увидел, что лес действительно безобиден и стар. Вот показались елки, с которых свисают древние зеленые волосища чуть не до земли, и елки эти похожи на крестьян-бородачей. Ветер развевает длинные бороды. Одна прядь коснулась лица Чеботарева, она и на ощупь как волосяная.
А вот завиднелись черные гордые головы кедров. Эти деревья Чеботарев узнал без труда, он насмотрелся на кедры в городе, там они были оставлены от вырубленной пармы для красоты и ради орехов.
Еще дальше, возле затесанной лесины, вдруг выглянула красная рябина, неизвестно откуда занесенная в этот черный лес.
И когда Чеботарев разглядел все это, ему вдруг стало уютнее, старые знакомцы пожелали ему доброго пути, и он сразу забыл все свои тревоги.
Между тем давно уже слышал он чей-то голос, но никак не мог разобрать, кто кричит, мужчина или женщина. Лес изменял звуки, и временами казалось, что это вовсе и не человеческий голос, а просто какая-то лесная птица-пересмешник дразнит одинокого путника. Но вот уже совсем недалеко кто-то явственно позвал: