— А что же? Зимой в лесу еще лучше! Да вы ведь моих орлов и не видели! Я их еще позавчера отправила строить лесные базы, обследовать охотничьи избушки, на которые мы будем опираться. Предстоит к весне закончить полную карту леса, подсчитать количество ценной древесины, решить вопрос о лучшей системе вырубок и засева будущих пустошей… Так что мы тут устраиваемся до весны. А весной, думаю, начнем и строительство комбината… Да мы и не одни тут! В тот день, как мы добрались сюда по воде с нашими грузами, отсюда ушли сразу две экспедиции: одна — на определение места будущего медного рудника, другая — редкоземельцы — в Москву. Они только что закончили свою разведку, повезли доклады…
Екатерина Андреевна удивленно смотрела на Колыванова. Как он ухитрялся внушать другим свою веру? Еще и дорога не намечена, а уже сотни людей что-то делают, в надежде на нее, куда-то едут с экспедициями, планируют заводы, рудники, шахты, прииски…
После обеда Екатерина Андреевна попыталась было заняться хозяйственными делами. Но оказалось, что все ее вещи выстираны, осталось лишь кое-что поштопать. Обожженных кострами штанов и куртки она не нашла: в уголке лежали аккуратно свернутые новые вещи, а под ними — сапожки Христины Харитоновны, которым она так позавидовала вчера.
Переоделись и все остальные члены экспедиции: Христина Харитоновна была щедра…
Лундин набивал рюкзак едой. Чеботарев чистил и проверял инструменты. Колыванов, как только увидел настоящий стол и чернила, линейку и треугольник, так и присох к ним со своими записями. Отсюда этот краткий отчет можно отправить, все будущие записи придется сдать самому по окончании похода.
Екатерина Андреевна заскучала было, но хозяйка и тут пришла на помощь:
— Что, ваши рыцари ни за что не позволяют браться? А вы махните рукой на их рыцарство и помогите. Лундин старый таежник, ему помогать не надо, из вежливости стерпит, а потом все, что вы сделаете, станет переделывать, — зачем человеку двойную работу задавать? А вот Чеботареву помочь не грех, да и Борису Петровичу с его записями за день не справиться…
Это был хороший совет, и едва ли он был подан без умысла. Кончилось тем, что через полчаса Екатерина Андреевна сидела рядом с Колывановым и чертила по его наброскам схемы и кривые, а Чеботарев ходил из дома и снова в дом, откровенно завидуя начальнику.
Поэтому, когда за ужином Колыванов завел разговор, что Екатерине Андреевне лучше бы теперь остаться и подождать Иванцова, даже Чеботарев заступился за нее. А подняв глаза на Христину Харитоновну, она увидела в ее умных глазах хитрую усмешку. «Уж если догонять взялась, не останавливайся!» — вот что она прочла в этой усмешке. И поторопилась возмутиться: как, ее пытаются оставить на самом ответственном переходе?
Но как ей хотелось, чтобы ее оставили. Ведь ничего же она не добилась за эти две недели! Так чего же ожидать? Неужели она сумеет когда-нибудь растопить ледяное сердце Бориса?
В эти минуты она забыла начисто, что сама же превратила это сердце в лед.
Но позже, когда они с Христиной Харитоновной легли спать, когда умолкли голоса мужчин в соседней комнате, хозяйка вдруг сказала:
— Иглой дорогу не меряют, Екатерина Андреевна! Ведь видно, за кем вы гонитесь! А погоня тогда и сильна, когда догоняет, а той погони, что отстает, не боятся… Ведь видно же, что он вас любит! Или сказать боится?
— Да муж он мне, муж! — сказала Екатерина Андреевна и заплакала.
— Так это вы его и ограбили? — вдруг с холодной яростью произнесла хозяйка. — А я-то подумала, кто это все тепло у него в душе выстудил! Говорили мне, что его жена бросила…
— Но ведь это только ошибка! Понимаете, ошибка!
Христина Харитоновна долго молчала. Баженова поняла, что с ней не хотят больше говорить. Опять она лежала с заплаканными глазами, где-то за ушами щипало от соли. Она боялась шевельнуться, чтобы лежащая на соседней кровати хозяйка не посчитала ее за нищую, просящую жалости. Но вот Христина Харитоновна заговорила снова:
— За ошибки тоже судят! Я видела, как это бывает. Сама чужой ошибкой воспользовалась… Мой будущий муж, Нестеров, геолог, с невестой сюда приехал… А она затосковала по столице, по культуре, по ленивой жизни… Забыла, что мужчины — это открыватели. И поверить ему не хотела… А я поверила…
— И что же? — тихо, боясь вспугнуть эту откровенность, спросила Екатерина Андреевна.
— А вот так: та уехала, а мы… ну что же тут скажешь?[2] Мы продолжаем искать жизнь потруднее, дела поважнее. Это ведь в кровь входит, душу завораживает — искательство-то… У меня вон уже двое детей, а в Москве-то мы по-прежнему бываем три месяца в год. А в этом году и того меньше пробыли. Я только сюда прибыла, а муж, — он теперь редкими землями занимается, — шесть месяцев поработал и с отчетом в тот же день уехал. И не знаю, пустят его сюда на зиму или оставят в министерстве. И все из-за вашей дороги! — уже шутливо добавила она. — Просто с ума посходили люди — и геологи, и металлурги, и мы, лесовики! Всем хочется страну новыми подарками обрадовать… Ну, спите, спите, вам завтра в дальний путь, — заторопилась она.