А сейчас он сидел и грустно покачивал головой, представляя утомленное, разочарованное лицо молодого своего помощника, которого только что обрадовал, а затем так жестоко огорчил. И в то же время проскальзывала в сознании смутная мысль: сам он никогда не позволил бы перехватить свою идею. Да что он, Горячев, мальчишка, что ли? И его дружок Чудаков тоже давно вышел из школьного возраста! Если уж они открыли нечто новое, так должны были бороться за приоритет, за свой, за институтский, за приоритет страны, в конце концов! Если публикация их материалов почему-то задерживалась, они могли обратиться к нему, своему директору и учителю! Был ли когда-нибудь случай, чтобы Гиреев не помог этим молодым людям? Не было такого случая!
Эта гневная тирада, не произнесенная, но словно бы впечатавшаяся в сознание, вдруг рассердила Ивана Александровича. Зайди к нему или позвони в эту минуту Горячев или Чудаков, Иван Александрович выдал бы им по первое число! Но звонить Горячеву еще раз не стал: хватит с парня и того, что он получил. А вот показать им, как много они потеряли во мнении своего учителя и начальника, это Иван Александрович может! И еще покажет! И, вспомнив, что собирался поговорить с Горячевым на вечернем рауте у Михаила Борисовича Красова, сразу решил: на раут не пойду! И тем самым покажу и Красову, как отношусь к этому «проколу». Красов тоже-мог настоять перед редакцией и перед президентом академии, что у него в отделе есть срочный и архиважный материал. Он ведь не такой растяпа, как эти мальчишки — Горячев и Чудаков, знает, что не боги горшки обжигают, что найденное одним экспериментатором может быть в тот же день и час найдено другим.
Закончив рассуждения о Горячеве и Чудакове, Иван Александрович повернулся вместе с креслом к соседнему столику, на котором стояла пишущая машинка: воскресенье — единственный день, когда он мог свободно поработать. Следовало только переключить телефон.
Но где-то в уголке сознания гнездилась злая мысль: сам Гиреев в том возрасте, в каком сейчас находятся Горячев и Чудаков, ни к кому из старших за помощью не бегал. Он доводил свою мысль до конца, а потом сурово и спокойно высказывал ее, и если она кому-то приходилась не по нраву, так же сурово и холодно нападал на противника. В свои тридцать лет Иван Александрович успел доказать, что в менделеевской периодической системе непосредственно за ураном должны находиться по меньшей мере еще два десятка элементов, а если мы их не обнаружили, так только потому, что плохо искали. И все, что он задумывал, он всегда доводил до конца! А эти мальчишки, оказывается, до сих пор нуждаются в няньках!
И хотя он занимался сейчас самым любимым своим делом, на лице его было такое гневное выражение, что жена, заглянувшая было в кабинет, тихонько прикрыла дверь и удалилась. Она прожила с Иваном Александровичем четверть века и знала: в такие минуты трогать его нельзя. Посидит, поработает и отойдет. А если и не отойдет, так гроза разразится где-то далеко от дома, в том мире, который так и не стал для нее понятнее за эти четверть века…
3. УЧЕНЫМ НУЖНЫ УЧЕНИКИ
Науки имеют странную способность умирать и возрождаться. Но уже в другом качестве.
К концу семнадцатого века Алхимия — величайшая из придуманных человеком наук, за исключением, может быть, медицины, — влачила жалкое существование. Вместо подлинных магов и волшебников возле Алхимии пристроились мелкие мошенники и обманщики. Никто больше не верил в «философский камень». Постепенно переставали верить и в «эликсир бессмертия». Если какой-нибудь захудалый немецкий эрцгерцог еще и покупал рецепт «эликсира», то платил гроши.
Однако где-то в недрах Алхимии уже нарождалась иная наука — Химия.
Химия тоже трактовала вопросы превращения вещества. Но без «философского камня». И отрицала главную идею Алхимии, будто можно при помощи заклинаний превратить свинец или медь в золото. А так как владетельным особам в основном требовалось именно золото — для войн, для сооружения замков и крепостей, — то на сию прозаическую науку властители перестали обращать внимание. Но она развивалась в покинутых алхимиками лабораториях.
Эту науку двигали ученики волшебников и магов. Но называть себя они стали простым словом: ученые.