И Ярослав пожалел, что пришел на этот раут…
Но тут Михаил Борисович заметил скуку и грусть в глазах своего гостя и с тренированной ловкостью опытного хозяина бросил ему приманку:
— Пощадите моих друзей, Ярослав Ярославович, не сочиняйте нелестных характеристик. Имейте в виду, когда вы начнете с ними работать, они из вас душу вытрясут. А эти разговоры не более как отдых. Вы знакомы с Горячевым? Попробуйте расшевелить его, а то, кажется, наши говоруны его совсем загипнотизировали. Между прочим, у Горячева есть архиоригинальные мысли о новых странных частицах.
«Подбрасывает пробный камень! — догадался Чудаков. — Если я не споткнусь на Горячеве, удостоит меня и своей беседой!» — Однако к Горячеву подошел.
— Вы часто здесь бываете?
— Впервые, — стесненно признался Горячев.
— Ага, значит, мы оба неофиты. А вы знаете, зачем нас пригласили?
— Михаил Борисович сказал, что собирается взять меня на курсовую работу в свою лабораторию и что надо познакомиться с товарищами.
— Ну и как, познакомились? — безжалостно спросил Ярослав.
Алексей беспомощно пожал плечами. Ярослав вытащил из валявшейся на столе пачки сигарету, закурил, оглядел комнату.
— Я не думаю, что мы тут можем интересовать кого-нибудь, кроме хозяина. Пойдемте-ка в коридор, покурим, поболтаем…
— Я не курю.
— Ну и напрасно, — иронически заметил Чудаков. — Это отличный предлог покинуть любое общество. А также устроить перерыв в работе. Когда я работал в артели жестянщиком и еще не умел курить, мастер, объявляя перекур, всегда находил для меня какое-нибудь дело. А как только я обзавелся собственной осьмушкой махорки, меня сразу признали своим.
— Вот уж не знал, что под курение можно подвести такую базу, — рассмеялся Горячев.
Ярославу понравилось, как лицо Алексея раскрылось в этой внезапной веселости, от чистых ровных зубов упал на него особый отблеск. Горячев встал с кресла и пошел за Чудаковым.
В коридоре Ярослав снова пристроился у вешалки, тут было нечто вроде ниши и стояла пара красных финских табуреток для дам, переобувающих туфли, так что получилось подобие уединенности. Горячев присел рядом.
— Профессор сказал, что вы делаете какую-то работу в области странных частиц?
— Ну какая же это работа?! Да наше оборудование и не дает возможности для экспериментальной проверки. Но, по моим расчетам, в атомном ядре кроме уже открытых должны быть еще цементирующие частицы. Пока трудно сказать, каково их количество, но уже из самых общих математических свойств уравнений видно, что тут концы с концами не сходятся. Еще такие классики, как Дирак и Гейзенберг, понимали, что главной особенностью атомного ядра является множественность составляющих его так называемых «элементарных частиц», мы лишь не научились их извлекать. Если бы использовать для их поиска ускоритель, который есть в лаборатории Михаила Борисовича, то не исключена возможность…
— Так что же вы не попробуете?
Горячев с каким-то стеснением сказал:
— Видите ли, я скорее теоретик…
Чудаков чуть не присвистнул. Студент третьего курса, а уже мнит себя теоретиком! Но тут же насмешливо сказал:
— А я скорее практик. Чу́дное совпадение! А не нарочно ли свел нас Михаил Борисович?
— Ну, вы как-то уж очень… Какая Михаилу Борисовичу польза от нас, студентов?
— А вы постарайтесь вспомнить, что Михаил Борисович тоже был когда-то студентом. И не лишено оснований подозрение, что он, будучи студентом, о чем-то думал. Недаром же он в нашем примерно возрасте был принят Вернером Гейзенбергом в его собственную лабораторию и практиковался там два года. Так что не ссылайтесь на возраст!
— Любопытно! — меланхолически сказал Горячев, и Ярослав понял: не верит еще в свои силы. Ну да это с возрастом, говорят, проходит. Жаль только, что порою с этим самым возрастом уходит и талант. Человек начинает думать о более простых и близких целях, нежели множественность частиц в атомном ядре. Получить бы диплом, аспирантуру, кандидатскую степень, квартиру в Доме преподавателя, что строится на Ломоносовском проспекте, а там можно и забыть, почему эта улица носит имя Ломоносова.
Над головой прозвучал мягкий, благодушный голос профессора:
— Ну, как побеседовали?
Чудаков встал. И взглянул на высокого, тонкого, словно жердь, Горячева. Горячев медленно бледнел, как будто профессор задал ему экзаменационный вопрос. Чудаков с досадой ответил:
— Такую беседу следовало бы вести у пульта ускорителя, наблюдая за приборами, регистрирующими новые частицы. Это было бы поинтереснее, чем наблюдать в телескоп за появлением новых звезд. В галактике мы разбираемся куда больше, чем в атомном ядре.