— Боюсь, что у вас получится! — со вздохом ответил Павел Николаевич, вставая, и принялся надевать пальто трясущимися старыми руками. Алеша помог ему.
Но Графтов не забыл ученика. После каждых экзаменов в приемной комиссии нового факультета появлялась странная фигура музыканта. Его скоро стали встречать как своего: «Горячев — пятерка!»
После третьей пятерки Павел Николаевич больше не показывался ни на факультете, ни в доме Горячевых. Ученик изменил ему.
Но Алеша не забыл учителя. Получив студенческое удостоверение, он принес учителю бутылку вина и торт. Графтов сердито сказал:
— Я не девушка… К чему мне приношения?
— А я пока не научился пить коньяк! — напомнил Алеша.
— Прикажете рассматривать вашу бутылку как успокоительные капли? — спросил Графтов.
— Нет, как языческое жертвоприношение.
— От меня теперь ваша зачетка не зависит.
— Но мои знания зависят, — жалобно сказал Алеша.
— Я никогда не был силен в физике и математике, — холодно ответил Павел Николаевич.
— А я все еще слаб в музыке…
Это неожиданное признание вернуло Графтову всю его доброту. Но понять своего ученика он так и не смог. Однако побоялся спрашивать, зачем ему теперь музыка. Просто отодвинул немудрые дары Алеши, раскинул на пианино ноты Дебюсси, сказал:
— В прошлый раз мы остановились на творчестве «Могучей кучки». Теперь вам предстоит великое удовольствие понять экспрессионистскую музыку французов. Надеюсь, что в середине года мы сможем перейти к испанцам с их новой экстраполяцией музыки как духовного начала и с полным отрицанием чувственного. Прошу начинать!
Лицо его побледнело от волнения, он склонил голову, словно подставляя ухо под ливень звуков. И когда длинные Алешины пальцы заметались по клавишам, Павел Николаевич закачался в такт, вытягивая жилистую шею, теребя развязавшиеся концы шнурка-галстука, будто наблюдал, успевает ли догнать эти быстрые звуки его ученик.
Алексей делал все как надо. И доброе, благостное чувство постепенно все отчетливее проступало на лице Павла Николаевича. Он снова поверил в своего ученика.
8. ВСЯКАЯ ДОРОГА УСЕЯНА ПРЕПЯТСТВИЯМИ
О святители новейшей физики, как давно все это было! Как быстро канули в прошлое наивная юность, любопытствующая молодость, чреда открытий и время откровений!
Вот о чем думал Ярослав Чудаков, лежа в своем «кабинете» на диване и прислушиваясь к журчанию голосов на кухне: там Аннушка кормила Ярослава Маленького. На статью Ивана Александровича Гиреева Аннушка взглянула только мельком, подала газету мужу и сказала довольно иронически:
— На-ка вот почитай, какой ты знаменитый! — И пошла на кухню, где шестилетний Ярослав Маленький громко и настойчиво требовал ее внимания.
Ярослав Большой потянулся было к ней — он тоже жаждал ласки и ревновал Аннушку к Ярославу Маленькому, но тут его взгляд упал на развернутую газету, уловил знакомое имя автора, и рука сама собой схватила газетный лист.
Да, это было признание!
Такую информацию нельзя держать при себе. Ярослав позвонил Горячеву.
Теперь лежать на диване стало еще приятнее. Можно и помечтать!
Тут, очень кстати, раздался звонок Михаила Борисовича, приглашавшего внезапно прославившихся своих учеников на маленький домашний раут. Нет, что ни говори, а статья — это вещь!
Самому Чудакову ничто не мешало идти прямой дорогой открытий. Вот даже и Гиреев признает, что Чудаков Я. Я. и Алексей Фаддеевич Горячев находятся на пороге славы. Занятно все-таки, что Иван Александрович учинил в статье свою маленькую месть за сердитый характер Чудакова, — не назвал по имени и отчеству, как Горячева. Умные люди тоже не свободны от недостатков.
Ярослав лежал и благодушно поглядывал на чисто промытые окна, на протертые стеллажи с книгами — во всем чувствовалась рука Аннушки, даже цветы успела полить, на каждом листке блестят капли, — и хвалил себя. Он уже остепенившийся физик. Дело не в степенности походки и важности поведения, а в научной степени. Ныне он кандидат наук, без пяти минут доктор. Михаил Борисович утверждает, что докторскую можно будет защитить к осени, когда оппоненты съедутся из отпусков…
Подумал он и о Горячеве.
Алексей изменился меньше.
Он по-прежнему делит себя между физикой и музыкой. Нет на него грозы поэтов — инженера Полетаева. Этот доказал бы, что физик не имеет права заниматься музыкой. И пришлось бы Алеше Горячеву отказаться от Берлиоза под страхом смерти на костре. Правда, Алеша ныне занимается уже не Берлиозом, а испанцами и американцами. Последний раз он играл Аннушке и Ярославу Гершвина: что-то похожее, как показалось Ярославу, на грохот уличного движения в часы «пик». Но когда Ярослав проговорился о своем впечатлении, Алексей мгновенно захлопнул крышку рояля и посмотрел с таким презрением, что если бы глаза убивали, Ярослав тут же упал бы мертвым.