У семьи была в прошлом история – некий спор, о чем каждый стремился поведать, говоря о причинах, почему теперь Мортимер жил не с родными, а в доме священника. Разумеется, Джон был последним человеком, чтобы строить какие-то предположения относительно двух одиноких мужчин, что живут в одном доме. И, каким бы ни был спор, разрешилось всё достаточно хорошо, чтобы не было неслыханным для Мортимера, его братьев, Джорджа и Оуэна, и сестры их, Бренды, провести вечер в их фамильном доме, Треденник Уорта. По словам Мортимера, они вчера вечером засиделись за картами и вином, играя в «Червы». [1]
Единственным, что, возможно, заслуживало упоминания, было то, что Джордж что-то видел в окно, однако, не мог определить, человек там или животное. Никто даже не обратил на это внимания, и все вскоре забыли об этих словах, продолжая игру. Когда дождь утих, постоялец викария попрощался с родными и спокойно вернулся к себе, в дом священника.
До тех пор история выглядела достаточно скучной, и в ней не хватало деталей, что могли бы подсказать причину ужасного происшествия, случившегося в дальнейшем. Но рассказ, к сожалению, был настолько подробным, насколько способен был вести его человек, перенесший тяжкое потрясение. Было около четырех утра, когда мистер Портер, молочник, направился к дому, принести молока. Пока он шел по дорожке, он услышал повторяющийся стук за окном и, повернувшись, увидел одного из братьев Тредженнис: тот бился головой об оконную раму, пускал слюни и что-то бессмысленно бормотал. Именно через окно молочник увидел, что сестра их лежит неподвижно, с посиневшей кожей и лицом, искаженным от ужаса. Второй брат был жив, но тоже утратил рассудок, причем, лица обоих братьев всё еще хранили выражение беспредельного страха.
Полиция не смогла ничего объяснить. Суеверия всегда жили в этих местах, среди моряков и тех, кто рыбачил, и теперь начались перешептывания, так что голос разума был не в силах их побороть. Вот и Мортимер Тредженнис, точно так же, как некогда Генри Найт, поспешил обвинить во всём дьявола или прочие потусторонние силы. И, как в случае c таинственным хаундом, Джон был совершенно уверен, что существует реальное, хоть, возможно, и весьма необычное объяснение происшедшей трагедии. И что это – дело рук человеческих.
Шерлок был молчалив, когда вел машину, следуя за машиной викария, по дороге, вьющейся вдоль торфяников. Размышлял. Обдумывал что-то. Уходил в себя и казался затерянным в своих мыслях настолько, что Джон предпочел бы вернуть его. Он откашлялся, глядя в окно, в сторону отдаленного шпиля.
— Вероятно, на помощь полиции нам рассчитывать здесь не придется, если ты не считаешь, что влияние Лестрейда может простираться так далеко. Хотя большинство деталей, я полагаю, у нас уже есть. Если они были живы, когда Мортимер в полночь ушел, и Бренда была мертва к тому времени, когда мистер Портер пришел с молоком, тогда, значит… четыре часа? Судя по описанию тела, уже начиналось трупное окоченение, значит, прошло не менее четырех часов после смерти, таким образом, убийство произошло вскоре после того, как Мортимер их оставил.
Шерлок кивнул, продолжая следить за дорогой:
— Потому возникают вопросы: кого видел Джордж за окном тем вечером, и зачем бы убийце дожидаться ухода Мортимера, чтоб напасть на трех человек, и при этом не попытаться убить одинокого Тредженниса?
— Может, то, что их испугало, не сработало бы на открытом воздухе, с Мортимером? — попытался найти объяснение Джон. Он пожал плечами, откинувшись на спинку кресла. — Я, признаться, хотел бы видеть отчет токсиколога. Разумеется, сильный испуг может вызвать сердечный приступ, если жертва к этому восприимчива, но нельзя просто так умереть от страха, равно как и сойти с ума. Правда, некоторые наркотики вызывают мышечный спазм, что могло бы привести к искажению лицевых мускулов после смерти: спид [2], кокаин, да, подумай об этом… Одним словом, плохой приход, когда человек теряется в галлюцинациях.
— Я вполне знаком с опасностью злоупотребления наркотиками, спасибо. Когда мне понадобится твой совет по этому поводу, я спрошу у тебя.
Джон нахмурился и оперся локтем о дверцу машины, прислонившись к ней.
— Прости. Я думал, что ты взял меня с собой из-за моих медицинских познаний, поскольку я здесь – единственный врач. Черт возьми, Шерлок, я не пытаюсь вновь устроить разборки с тобой.
— Я взял тебя с собой потому, что едва ли могу оставить тебя, — сказал Шерлок, лицо его было неподвижно и совершенно бесстрастно. — И разборки, кроме того, только стали бы еще более непримиримыми, если б я позволил тебе сидеть и раздумывать. Так что лучше занять тебя чем-нибудь, и тогда, возможно, ты забудешь о том, что сердишься на меня, и мы сможем наслаждаться остатком недели, когда я буду удивительным, а ты – немного более терпимым, чем раньше.
— Лишь немного? Как великодушно с твоей стороны. — Джон чувствовал, как напрягаются вены на шее, под челюстью. Человек, что сейчас вел машину, поистине иногда выводил из себя, но поддаваться этому не хотелось. — Давай поскорее приедем. Там, на месте преступления, ты сможешь распустить свой хвост. Смерть, кажется, единственное, что тебя занимает, так или иначе.
Это было резко и холодно, но Джон чувствовал, что был вправе так говорить, – по тому молчанию, что последовало за этим. Ни один из них не мог ничего добавить, но несчастная истина, даже невысказанная, всё равно оставалась истиной.
Шерлок Холмс всё видел и подмечал, обладая потрясающим интеллектом, оставаясь при этом все-таки человеком. Одиночкой, не способным придерживаться социальных тонкостей. Шерлок окружил себя призраками и сам был среди живых, словно некое сверхъестественное существо. Джон когда-то был исключением, отличаясь от всех остальных, позволявших Шерлоку добираться до них и смертельно их раздражать, обнародуя все их промахи и недостатки. Джон был не в ладу с собой. Очевидно, что некоторые навыки не были врожденными. Или, он, увы, становился слишком стар для того, чтоб мириться с подобным давлением.
Несмотря на нежелание Джона смотреть на него, Шерлок был всё же виден – слабым отражением в ветровом стекле. И глаза его взглянули на Джона, в то время как пальцы продолжали вести машину, нервно лежа на рулевом колесе.
— Джон.
Доктор покачал головой.
— Знаешь, говорить сейчас, наверное, не самое лучшее. Давай просто хорошенько подумаем и посмотрим, можем ли мы помочь этим людям.
Шерлок кивнул, стиснув руки, так что скрипнули его кожаные перчатки.
— Великодушие? — спросил он, наконец, взглянув еще раз.
— Прочти, что это. В книге.
— О, — тот стал вновь смотреть на дорогу, замолчав, но ненадолго. — Думаю, в этом есть кое-какая польза. — В его голосе слышались нотки веселья.
Джон ненавидел улыбку, которая, словно бы против воли, искривила губы.
— Перестань. Я сердит на тебя.
— У нас новый случай; ты рад снова быть вместе со мной.
— Да, ты, мерзавец. Постарайся не быть настолько самодовольным.
Шерлок пожал плечами и наклонился, чтобы отрегулировать печку, подававшую поток теплого воздуха, согревая им руки, что было совсем не лишним.
— Давай избегать пустых обещаний, ладно?
И при этом слегка самоуничижительном комментарии, Джон обнаружил, что гнев его медленно исчезает, возвращая давнее и завидное хладнокровие.
Треденник Уорта был на самом деле получше, чем просто хижина на скале. Стены тут были из камня, а крыша не соломенная, а покрытая красивой черепицей. К парадной двери шла дорожка из мелких, отшлифованных морем камешков; сад перед домом был окружен симпатичной оградой. Всё это как будто сошло со страниц историй о таких вот чудесных местечках с их непритязательной красотой, и Джон ощутил, что судьбы людей, что позвали их, прекрасно согласуются с этой ассоциацией.