- Успокойся, хватит уже, - устало произнес сидевший мужчина. - Сядь, садись и успокойся. Я не могу его отчислить.
- Но как так! Ты подумай, Стоу, - от чрезмерного волнения, преподаватель даже перешел на ты, сменив лестный просительный тон на грубое требование. - Этот мерзавец считает, будто все его слова сойдут ему с рук.
- Я ещё раз повторю, что не могу его отчислить! - повысив голос, ответил Филлипс. - При всём к тебе уважении, мальчик был прав, когда говорил о твоих подходах к обучению студентов и конкретно твоего сына. Все об этом знают. А он решился сказать это вслух - не отчислять же его за решительность.
Хованьский даже побагровел от такого замечания. Руки его затряслись, рот стал непроизвольно двигаться, выпуская немые оханья; мужчина встал из-за стола и быстро заходил по комнате, зло посматривая на своего начальника и ничего не говоря.
- Я соглашусь, что наказания он заслужил, можешь даже сам придумать какое. Но не доходи до крайности.
Но видимо Хованьскому этого было мало. Пробормотав что-то грубое себе под нос, он вышел из кабинета, громко хлопнув дверью. Почувствовав наступившую тишину, директор достал из под стола бутылку мартини, налил в стакан, залпом его выпил и тихо проговорил, как бы оправдывая сам себя: - Если бы не наше многолетнее знакомство, я бы давно вышвырнул тебя за твои делишки...
Проходя мимо ждавшего в коридоре Гудвина, профессор метнул на него грозный взгляд и, посмотрев мгновение, поспешил прочь. Пол этот жест воспринял, как намек на адекватность директора и на то, что он не будет сегодня отчислен.
Очнулся Пол уже перед домом, держась за дверную ручку и уловив себя на мысли, что у него затекли ноги. Ручка была потная и теплая, отчего Гудвин решил, что, наверное, довольно долго простоял в одной позе, предавшись воспоминаниям. Он поспешил зайти внутрь, чтобы не пугать людей, двигавшихся по улице.
Глава четвертая
Октябрь 1860г.
- Ты не говорил вчера с папой? - обреченно посмотрев на брата, спросила Ханна, когда они вышли утром из дома.
- О его работе? Я пытался, но ты же знаешь, он уже несколько недель, как ушел в себя и со мной почти не говорит.
- Вот и Джерри не смог до него достучаться.
- А ещё я подумал, что это глупо с нашей стороны, убеждать его отказаться от работы в министерстве. Мы же сами были рады, когда узнали, что у него появилась такая возможность. А что, дела действительно плохи? Что говорит Джерри?
- Он уверен, что отцу нужно отказаться от должности, на которую он так рассчитывал. Вообще уйти из политики, пока он в нее ещё не погрузился с головой. Джерри говорит, что перед выборами все в правительстве вдруг всполошились, стали друг друга подсиживать, клеветать друг на друга. Говорит, что немногие справедливые люди, которые там есть, уже уволены со своих должностей. Джерри переживает, что с папиным нравом и запросами, ему ничего не стоит ожидать. Ох... - Ханна немного помолчала. - Как же обо всем этом мерзко говорить. По мне, так люди, которые сидят в креслах министров либо полные идиоты, раз позволяют себе платить человечностью за теплое место, либо бессердечные ско...
- Ань, не ругайся! Пусть они тебя не тревожат. В конце концов, даже здесь, на земле, мы сами можем и совершить предательство и порой быть бессердечными. А уж их, тех, кого власть поставила на колени, их винить не стоит, они теперь ее... даже не знаю... рабы что ли, у которых нет своего мнения.
- Папе бы понравились твои слова.
- Да вот, набрался за всю нашу жизнь его мыслей, а что с ними делать теперь, непонятно, даже помочь ему не могу, - сестра ответила кивком головы.
- Паш, так что там у тебя есть для статьи, ты так и не рассказал? - через пару минут спросила Ханна, успокоившись после переживаний за отца и не дождавшись ответа Пола, продолжила:
- Может быть мне бросить эту работу и уговорить Джерри уехать из города?
- В Мичиган?
- Да, он давно этого хочет, только никак не может оставить свои разъезды. Тем более, мне уже и за Джерри становится страшно, он ведь тоже в политике погряз. Тем более, я чувствую, что не справлюсь с журналистикой. Слишком серьезное сопротивление; Паш, с женщиной вообще никто не хочет работать.
- И видимо бороться с этим бесполезно; на тебя тогда всех собак спустят!
- Я уже чувствую их укусы...Это очень тяжело, когда ты ещё до входа в здание газеты ощущаешь, под какими тяжелыми взглядами, пошлыми насмешками и болезненными издевками тебе придется сегодня работать.
- Тебе тяжело там появляться. Здесь все просто, Ань, людям, работающим с тобой, не ведомо чувство уважения к женщине.
- Мне кажется, они и к себе не испытывают никакого уважения, когда ведут себя подобным образом. Может быть я сумасшедшая, что целенаправленно иду туда, где мне так тяжело находиться?!