Их долгая борьба против фашизма — у себя на родине и в эмиграции, тяжкие поражения и победы, дававшиеся не менее тяжко, вера в разум немецкого народа, не угасавшая, даже когда кругом был лишь лес вздернутых в нацистском приветствии рук, надежда на то, что Красная Армия выстоит, и всемерная помощь ей — поистине, история Компартии Германии достойна самых высоких слов. К великому несчастью, многие из этих людей — мужественных немецких коммунистов — погибли от удара в спину, нанесенного им в нашей стране…
Я использую лозунг немецких рабочих «Да здравствует Москва!» именно в такой транскрипции. Правильнее, конечно, звучало бы «хайль!», но, во-первых, в нашей памяти такое слово связано уже с иными ассоциациями, а во-вторых, от этого «Гайль Москау!», как и от слов «тельманка», «юнгштурмовка», «Рот Фронт», право же, веет 20-ми годами: полистайте очерки о Германии тех лет, написанные Ларисой Рейснер, Михаилом Кольцовым, Сергеем Третьяковым, — обязательно услышите этот призыв.
С КПГ — в ту пору едва ли не самой мощной секцией Коминтерна после ВКП(б) — нашу партию связывали особо тесные отношения. В СССР буквально одна за другой ехали делегации рабочих и интеллигентов, «красных спортсменов» и «красных фронтовиков», актеры уличных театров, вроде знаменитого «Красного рупора», режиссеры, музыканты, инженеры, врачи. В Ленинской школе Коминтерна в Москве учились молодые коммунисты из Германии (например, Эрих Хонеккер). Не менее широким было движение и в обратную сторону.
Наши песни звучали в унисон: немецкие пионеры пели о «маленьком трубаче», советские — «Погиб наш юный барабанщик…»; на комсомольских митингах и субботниках звенела общая мелодия «Молодой гвардии»; советские партийцы запевали «Смело, товарищи, в ногу!», немецкие коммунисты отвечали им на тот же мотив словами старого марша германского пролетариата «Братья, к свободе и солнцу!».
Кондитерскую фабрику в Москве наименовали «Рот Фронт», пивной завод в Ленинграде — «Красная Бавария». Центральный пионерский лагерь КПГ под Берлином носил имя Ворошилова. Перечисление поистине бесконечно.
Важная страница той солидарности — участие немецких рабочих и инженеров в индустриализации СССР. В годы недавней тассовской работы в ГДР и ФРГ я не раз встречался с теми, кто в первую и вторую пятилетки трудился на советских заводах. Об одном из таких немецких рабочих-коммунистов — Фридрихе Крюцнере, который прошел путь от формовщика литейного цеха на московском заводе «Мясохладострой» до директора этого предприятия, я кратко рассказал в номере 4 нашего журнала. Мы встретились в городке Хаттинген Рурской области ФРГ ровно через полвека после приезда Фридриха и его жены Виктории, швейцарской коммунистки, в СССР.
А в Бремене в день, когда по городу шла первомайская демонстрация, один из ее участников сказал мне: «В Первомай я особенно часто вспоминаю о Кузбассе. С 1932 по 1937 год я работал на строительстве шахты имени С. М. Кирова в Ленинске-Кузнецком и шахты «Северная» в Кемерове…» И достал из портмоне укрытую целлофаном ломкую бумажку, на которой лиловыми буквами было напечатано: «Дана настоящая справка рабочему Зеллеру Альфреду Германовичу в том, что он действительно работал на шахте «Северной» треста «Кузбассшахтстрой» в качестве слесаря-монтажника с 26 декабря 1935 года по 9 ноября 1937 года. Уволен в связи с выездом из СССР, что и удостоверяется. Нач. управления стр-вом ш. «Северной» Дорогов, зав. личным столом Тренин». Это была чистая фантастика — такая справка — в городе Бремене, рядом с памятником знаменитым музыкантам! «Альфред Зеллер — живое свидетельство нашей рабочей солидарности с СССР, — вернули меня к действительности товарищи из окружного правления Германской компартии. — В Кузбассе его удостоили звания стахановца. В нашей партии мы его считаем не только ветераном, но и ударником».
И снова был Рур, городок Ремшайд, где живет старый коммунист Пауль Курц, работавший в 1932–1937 годах слесарем-инструментальщиком на Харьковском тракторном заводе.
— Что больше всего запомнилось, Пауль, из тех лет?
— Пожалуй, две вещи. Первое. Мне на ХТЗ дали в напарники неграмотного рабочего, только что приехавшего из деревни. Я должен был обучить его работе на шлифовальном станке. Объяснил я, как сумел, включил станок, а он зашумел и так напугал моего ученика, что тот убежал, — и больше я его не видел… Ну а второе, конечно, Первомай 1935 года, когда меня в числе других ударников послали на праздники в Москву и мы стояли на трибуне Мавзолея Ленина, а потом участвовали в открытии метро…
С начала 30-х годов, особенно после захвата власти в Германии фашистами, в нашей стране сложилась значительная колония немецких политэмигрантов. Это были рабочие и инженеры, трудившиеся в СССР по контрактам и решившие не возвращаться в «третий рейх», представители прогрессивной интеллигенции, в том числе немало немецких евреев, спасавшихся от нацистских преследований.
В Москве находился руководящий орган Коминтерна — Исполком (ИККИ), в составе которого работали Вильгельм Пик, Вильгельм Флорин, Фриц Геккерт, Вальтер Ульбрихт и другие видные деятели КПГ. Немало немецких коммунистов было в аппарате ИККИ, а также в московских центрах Коммунистического интернационала молодежи (КИМ), Красного интернационала профсоюзов (Профинтерна), Международной организации помощи борцам революции (МОПР), которая в капиталистических странах называлась Международной красной помощью. Стоит напомнить о том, что КПГ, действовавшая на родине в глубоком подполье, в условиях жесточайшего террора со стороны гестапо, посылала многих своих кадровых работников в Москву — «на сохранение».
Приметной стороной культурной жизни нашей страны в ту пору (особенно Москвы, Ленинграда, Украины и АССР Немцев Поволжья) стала деятельность таких представителей немецкой эмиграции, как поэты Иоганнес Р. Бехер и Эрих Вайнерт, писатели Вилли Бредель, Альфред Курелла, Фридрих Вольф, режиссеры Эрвин Пискатор и Максим Валлентин, певец Эрнст Буш, актер Эрвин Гешоннек и другие. С 1932 года в Москве выходил журнал «Интернациональная литература», чье немецкое издание помещало произведения и таких писателей-изгнанников, как Томас и Генрих Манны, Бертольд Брехт, Анна Зегерс, Лион Фейхтвангер, Арнольд Цвейг. Издавалась также «Немецкая центральная газета», вело регулярные передачи на немецком языке Московское радио.
Стоит рассказать подробнее еще об одном немецком политэмигранте в Москве 30-х годов, поскольку его свидетельство сыграет важную роль в дальнейшем рассказе. Герберт Венер родился в 1906 году в семье дрезденского сапожника. В 17 лет он вступил в СДПГ, через четыре года — в компартию. Активно сотрудничал в рабочей печати, избирался депутатом саксонского ландтага (1930–1931 гг.), затем был переведен в ЦК КПГ в качестве одного из помощников Тельмана. В 1933 году Венер уходит в подполье, выполняет партийные поручения в Чехословакии, Франции, Голландии, Бельгии, Норвегии, Швеции. На состоявшейся в 1935 году под Москвой IV конференции КПГ (ради конспирации она была названа в документах «Брюссельской») Г. Венер был заочно избран кандидатом в члены Политбюро.
В 1937 году Венер был вызван в Москву, где в течение долгого времени подвергался строгой партийной проверке, а затем — и по линии НКВД. Все подозрения были сняты, однако в Москве Венер задержался на целых четыре года. Работал помощником члена Президиума и Секретариата ИККИ Эрколи (псевдоним Пальмиро Тольятти), сотрудничал в журнале «Коммунистический Интернационал», в немецкой редакции Московского радио. На состоявшейся в начале 1939 года близ Парижа очередной конференции КПГ (опять-таки для конспирации она именовалась «Бернской») Г. Венер был избран в ЦК партии.