Советской стороне пришлось принять соответствующие контрмеры, чтобы парировать интриги и шантаж империалистических держав. По просьбе Л. М. Карахана, неофициальный представитель НКИД в США Б. Е. Сквирский заявил представителю советской печати: «СССР уже доказал всем великим державам свое нежелание, чтобы они вмешивались в дела СССР, и теперь надеется дать им урок невмешательства в советско-китайские дела».
Эта политика СССР была широко поддержана прогрессивной китайской общественностью. 14–20 марта 1924 года советское представительство посетили делегации от многих прогрессивных организаций. Тысячи писем и телеграмм шли на имя Л. М. Карахана. 29 марта студенты устроили в Пекине демонстрацию под лозунгом немедленного признания СССР. Демонстранты были обстреляны полицией. В ответ на расстрелы были организованы демонстрации в Шанхае, Кантоне, Тяньцзине и в других городах. Усилились антиимпериалистические выступления в Китае. Все это в конце концов заставило пекинское правительство пойти на нормализацию отношений с СССР.
Рассказывая об острой обстановке тех дней, Лев Михайлович в одном из писем жене мимоходом упомянул: «Здесь последние две недели горячка невероятная». Скоро будут известны «результаты идущей здесь бешеной борьбы». Это была как раз та стихия борьбы, которую он так любил. «Работаю здорово, — упомянул он однажды. — Я чувствую себя в своей тарелке». Это подтверждали и работавшие в тот период вместе с ним сотрудники полпредства. Так, один из них писал Вере Викторовне: «Лев Михайлович чувствует себя великолепно…За последнее время очень много работает до 2—3-х часов ночи. Один день даже работал всю ночь и не ложился совсем спать».
Не было прогресса и в контактах Льва Михайловича с японским посланником в Пекине Иосидзава, имевших целью нормализацию советско-японских отношений. К его большому сожалению, не мог он выбраться и к Сунь Ятсену. «На юг так и не удалось двинуться», — отмечал он в конце марта в одном из писем.
Все это сказывалось на настроении. К тому же давала о себе знать усталость. Я никогда не переживал так остро, что условно можно было бы назвать «тоской по родине», признается он в письме Вере Викторовне.
14 апреля 1924 года Л. М. Карахан писал ей: «Сегодня уезжает Давтян. Он расскажет тебе о житье-бытье пекинском. Завидую ему чертовски…»
После бурных мартовских дней относительный спад в работе все чаще вызывает у него уныние.
«Дорогая Верунья, — писал он 21 апреля 1924 года, — сегодня скверно чувствую себя… Здесь ветры вместе с жарой. Отвратительно. Простудился…Но ничего, завтра, наверное, буду опять бодр. А иначе нельзя. Идет борьба вовсю. Трудная. Ибо против нас весь дипкорпус, который засыпает все вокруг золотом.
Скучно здесь дьявольски. По-видимому, начинает сказываться переутомление. Сижу я здесь 8 месяцев. Все время работаешь. А отдыха никакого. А перед этим тоже. Непрерывная работа сплошь без перерыва 1922–1923 годы».
Прошел апрель. Настал май, а с ним и оживление в политической жизни Пекина. Лев Михайлович не оставляет своего намерения побывать у Сунь Ятсена. Он еще не знает, что побывать в Кантоне ему никогда не придется, а свидание с Сунь Ятсеном состоится лишь позже в Пекине.
В начале мая 1924 года китайская сторона проявила интерес к возобновлению советско-китайских переговоров. Естественно, Лев Михайлович всецело поддержал это стремление, хотя оно и противоречило его личным планам, поскольку вызывало задержку намечавшейся поездки в Кантон.
Официальные переговоры между СССР и Китаем возобновились 21 мая 1924 года. Л. М. Карахан согласился, по просьбе китайского правительства, вести эти переговоры в конфиденциальном порядке. Поскольку большинство документов было согласовано еще в марте, то переговоры закончились буквально через несколько дней.
31 мая 1924 года по поручению ЦК партии и Советского правительства Л. М. Карахан подписал с китайским правительством соглашение об общих принципах для урегулирования вопросов между СССР и Китайской Республикой, которое предусматривало установление нормальных дипломатических и консульских отношений между двумя странами.
Советское правительство подтвердило по этому соглашению свой добровольный отказ от прав экстерриториальности, консульской юрисдикции и ряда других привилегий, которыми пользовались империалистические державы в Китае. Это соглашение было первым равноправным договором, заключенным Китаем с каким-либо иностранным государством.
«Одна гора свалилась с плеч, — писал он 2 июня 1924 года своей жене. — Подписал соглашение с Китаем на этот раз окончательно. Отношения дипломатические восстановлены, и скоро переедем в посольское здание… Дьявольски трудно было добиться результатов с китайцами. Весь дипломатический корпус делал все, чтобы сорвать дело. Но удалось провести всех. Никто не знал, что подписание будет 31 мая, кроме 2–3 лиц, и для дипломатического квартала — это разорвавшаяся бомба. Я рад этому больше всего».
Трудно переоценить историческое значение советско-китайского соглашения от 31 мая 1924 года. Оно было подписано в период, когда главные империалистические державы хозяйничали в Китае, содержали там свои войска и направляли туда военные корабли. Соглашение с Китаем не только завершало нормализацию отношений Советского Союза с крупнейшим государством Азии, но и оказывало большую политическую и моральную поддержку китайскому народу в его борьбе против закабаления иностранными державами. Л. М. Карахан писал в НКИД: «Мы даже самим фактом появления нашего в дипломатическом корпусе наносим брешь общему империалистическому фронту против Китая».
Не прошло и двух недель, как Лев Михайлович, согласовав свои действия с НКИД, предпринял новый шаг, направленный на дальнейшее укрепление политического авторитета Китая. 13 июня 1924 года полпред направил в китайское министерство иностранных дел ноту, в которой предложил возвести дипломатические представительства обеих стран в ранг посольств. Это был смелый шаг. Западные державы рассматривали Китай как неравноправного партнера и обменивались с ним лишь дипломатическими миссиями, возглавляемыми посланниками. Предложение Л. М. Карахана вызвало растерянность и неудовольствие в иностранных представительствах в Пекине и субсидируемых ими органах печати. Ведь Советский Союз был первым государством, назначившим в Китай представителя в ранге посла. Будучи назначенным послом, Лев Михайлович оказался по рангу выше всех своих иностранных коллег в Пекине, которые были лишь в ранге посланников, и стал поэтому старейшиной дипломатического корпуса. Началась настоящая битва по вопросу признания Л. М. Карахана дуайеном. В конце концов он получил официальное признание в качестве дуайена, но иностранные дипломаты в нарушение всех дипломатических правил стали собираться без своего старейшины, под председательством «старшего посланника».
В течение первого года пребывания в Пекине Л. М. Карахан вел также переговоры по вопросам нормализации отношений между СССР и Японией. Он был в курсе всех японских дел, и это значительно облегчало для него решение стоявшей перед ним задачи. Тем не менее переговоры длились много месяцев. Японские правящие круги, хотя и потерпели поражение на пути военных авантюр на советском Дальнем Востоке, все же упорно не желали отказываться от своего интервенционистского курса. Несмотря на явную враждебность японского правительства, Коммунистическая партия и Советское правительство, руководствуясь в своей практической политике принципами мирного сосуществования, неуклонно и последовательно осуществляли курс на установление Дипломатических отношений и налаживание мирного сотрудничества с Японией.
18 февраля 1924 года советский полпред в Пекине имел продолжительную беседу с японскими корреспондентами относительно заявлений японского министра иностранных дел барона Мацуи о том, что Япония не намеревается урегулировать свои отношения с Советским правительством.
Указав на все предшествовавшие попытки СССР нормализовать отношения с Японией, Л. М. Карахан заявил: «В настоящее время Япония в результате землетрясения отброшена более чем на 10 лет назад. Ее международное положение сильно поколеблено. Она принуждена занять более примирительную позицию по отношению к Америке и заискивать в ее дружбе. Никогда еще внутреннее положение Японии не было так чревато всякими грозными возможностями, как в настоящее время. Это опасное внутреннее положение, естественно, поглощает все внимание правительства, и поэтому японское правительство не спешит с урегулированием вопроса о возобновлении сношений с СССР. Между тем положение СССР за последние полгода стало прочнее, чем раньше, и привело к признанию СССР Великобританией и Италией. Японское правительство считает излишним торопиться. Со своей стороны мы тоже не будем настаивать на этом. Мы будем спокойно ждать в полной уверенности, что время работает в нашу пользу. Наша задача в настоящий момент очень ограничена: мы будем спокойно ждать и терпеливо помогать всем, включая и японское правительство, освобождаться от вредных иллюзий».