Значительно сократилась в СССР сеть иностранных консульских учреждений. Те же «чистки» дипагентств, которые поддерживали рабочие связи с иностранными консульствами внутри страны, а также аресты советских сотрудников этих консульств привели во многих случаях к вопросу об их закрытии. И они были закрыты.
Рядовые сотрудники отделов наркомата едва успевали рассматривать «арестные дела», многочисленные просьбы и протесты иностранных посольств и консульств об освобождении арестованных в СССР иностранных и советских граждан, просьбы о выезде отдельных членов семей из смешанных браков и т. д. Подготовкой аналитических документов с оценкой международной ситуации и результатов внешнеполитических шагов Советского Союза занимались все меньше и меньше. Да и кто из рядовых мог высказать свежую мысль, не рискуя оказаться в лагере троцкистов или «правых». Поэтому все ждали указаний сверху.
В обстановке острой нехватки опытных кадров Б. С. Стомонякову приходилось все больше брать на себя, писать телеграммы и письма полпредам, анализировать внешнеполитическую обстановку, выражаясь его словами, «как будто ничего не случилось».
«Его рабочий день заканчивался, как правило, ночью, — вспоминает посол А. А. Рощин. — Несколько раз, заходя в кабинет Б. С. Стомонякова, заставал его в необычном положении: голова была укутана в мокрое полотенце. Из-за постоянных перегрузок у него к концу рабочего дня развивалась сильная головная боль, которую он пытался ослабить холодной примочкой».
В НКИД стали приходить новые сотрудники, в том числе выпускники Института дипломатических и консульских работников.
После ареста Н. Н. Крестинского весной 1937 года заместителем наркома был назначен Владимир Петрович Потемкин, который прошел школу дипломатической работы, будучи советником полпредства СССР в Турции, полпредом СССР в Греции, Италии и Франции. Правда, в центральном аппарате НКИД он не работал, и ему пришлось некоторые вопросы осваивать заново.
Однако Борис Спиридонович понимал, что немалую роль при решении вопроса о назначении В. П. Потемкина, видимо, сыграл тот факт, что он не был в эмиграции, а следовательно, не имел старых связей с деятелями оппозиции, так как вступил в члены партии только при Советской власти.
Б. С. Стомоняков все больше чувствовал себя в НКИД последним из славной ленинской гвардии. Он ожидал, что разгул беззакония и несправедливости может в любой момент затронуть его, и даже порой удивлялся, что «закон в сапогах» обходил его стороной.
В начале августа 1938 года, когда ему «шепнули», что «за ним пришли»… он решил было сам уйти из жизни. Но рана оказалась не смертельной… Приказом по НКИД СССР от 3 августа 1938 года Б. С. Стомоняков был освобожден от занимаемой должности. Но арестовали его только 19 декабря 1938 года в его квартире № 59 по Хоромному тупику, д. 2/6. С ним увезли и его супругу Марию Осиповну.
Почти три года провел он в тюрьме, пройдя через многочисленные допросы и другие испытания. Наступила Великая Отечественная война. Фашисты рвались к Москве. Но он погиб не на фронте, а в тюрьме. 16 октября 1941 года Бориса Спиридоновича Стомонякова не стало.
Он погиб как верный солдат ленинской партии, и Родина не забыла его. Сын двух братских народов, Борис Спиридонович Стомоняков остается в строю.
Помню, когда, будучи школьником, я учил наизусть отрывок из поэмы Маяковского «Хорошо!» — тот самый, где речь идет об аресте министров-капиталистов, — строфы про Антонова-Овсеенко не было. Ныне она вернулась на свое законное место:
…Он начал рано: поступая в Санкт-Петербургское пехотное училище, объяснял себе этот шаг стремлением приобщиться к революционной работе в войсках. В том же 1902-м вступил в РСДРП. В училище распространял нелегальные издания, вербовал в свои ряды будущих офицеров. Позже в полку основал военно-революционную организацию, одну из первых в армии.
Пятнадцать предреволюционных лет вместили многое. И участие в издании подпольного «Солдатского листка», и работу на Дальнем Востоке, в Кронштадте. А в Петербурге, куда вынужден был перебраться нелегально, вошел в объединенный комитет РСДРП. Встречался с Лениным, стал первым редактором большевистской газеты «Казарма». Москва, Севастополь… Аресты… Подпольная работа…
И снова арест. Почти год в заключении. Приговор суда: смертная казнь через повешение. После запроса депутатов Думы от социал-демократической партии смертная казнь заменена двадцатью годами каторги. Но товарищи с воли помогли Овсеенко и другим политическим заполучить револьверы, подготовили бомбу для взрыва стены, арестанты подпилили кандалы — и в назначенный час свершилось…
…И опять — Москва. Теперь он, уже под именем мещанина из местечка Креславка Двинского уезда Антона Гука, продолжает свое опасное дело. И вновь арест. Ему предстоял этап к месту рождения мифического «Антона Гука»: если местные не опознают — смертная казнь. Друзья выручили: подкупили в Креславке старосту и писаря, те бросились обнимать доставленного под конвоем «земляка».
Вернулся, уже свободным, в Москву, а там в организации — провал за провалом: полицейские провокаторы действовали успешно. Пришлось, как и многим другим товарищам, нелегально перейти границу.
Размышляя о той поре в судьбе отца, сын, Антон Владимирович, задумывается:
— Семь лет в Париже. В истории партии это были сложные годы. Поражение революции. Реакция. Гибель одних, арест и ссылка других. Идейный разлад… Да, отец не сумел сразу занять ленинскую позицию в борьбе с оппортунизмом меньшевиков. Он в эти годы, по собственному признанию, разделял взгляды меньшевиков-ликвидаторов. Но, вернувшись в семнадцатом году в Петроград, не присоединился к межрайонцам, среди которых были его товарищи по эмиграции, а заявил через «Правду» о твердой поддержке большевистской платформы…
Вспоминая те дни, Елена Стасова потом напишет:
«Он приехал в Питер из Франции в мае 1917 года и сразу направился в ЦК. Ленина не было, и мы прошли с ним к Надежде Константиновне Крупской и Якову Михайловичу Свердлову. Прирожденный организатор, один из самых отважных подпольщиков, опытный оратор и журналист, он в тот же день включился в титаническую работу партии, готовившей вооруженное восстание. Антонов-Овсеенко запомнился мне как человек страстного революционного темперамента, неиссякаемой энергии. Эти качества бойца с особой силой проявились в дни Октябрьского штурма…»
Ночью восставшие ворвались в Зимний. Разоружены последние юнкера. Антонов-Овсеенко распахнул двери Малой столовой.
…Министры застыли за столами, сливаясь в одно бледное пятно.
— Именем Военно-революционного комитета объявляю вас арестованными.
— Чего там! Кончать их!.. Бей!
— К порядку! Здесь распоряжается Военно-революционный комитет!..
Самосуда не допустил. Под его началом бывших министров доставили в Петропавловку. И поехал в Смольный, с докладом…
Уже под утро II съезд Советов утвердил состав Совета Народных Комиссаров во главе с Лениным. Был образован Комитет по делам военным и морским: Антонов-Овсеенко, Дыбенко, Крыленко. В ЦИК Советов вошло шестьдесят два большевика, в их числе — Антонов-Овсеенко…
Из воспоминаний Елены Стасовой:
«…Антонов-Овсеенко пользовался всегда полным доверием Ленина. Владимир Ильич и Центральный Комитет знали, что его можно послать в самый опасный момент на самый трудный участок борьбы, знали, что он себя щадить не будет и задание выполнит…»
Ему поручили командование первыми фронтами гражданской войны, а потом, в очень трудные для Советской власти дни, партия направила Антонова-Овсеенко вновь на линию огня — в Тамбов, в Самару… Да, в горячие точки его бросали постоянно. Назначенный главнокомандующим Петроградским военным округом, он организовал оборону Красного Питера. Затем был главнокомандующим войсками по борьбе с контрреволюцией на юге России. Вскоре Владимир Ильич подписал телеграмму, в которой предлагал Антонову-Овсеенко принять командование над всеми войсками республики, борющимися против германо-австрийского вторжения на Украину…