Я не думаю, что вы душевно больны, говорит врач, просто склонны к меланхолии. Если система не функционирует нормально
он имеет в виду жизненный мотор, мою желчь и мою печень, отчего у меня приступы тошноты,
то это сказывается на настроении. Итак, он получит анализ крови. Сестра берет у меня кровь из вены. У нее круглый, тяжелый подбородок, она носит серьги, пахнет свежестью и работает, очень довольная всем: врачом, который является ее мужем или любовником, машиной, которая соединяет ее с людьми и мужем. Они работают вместе. Это так. Думаю, сестра и ее врач хорошо понимают друг друга. Освободитесь от всего, говорит врач. Он имеет в виду: платье и все прочее снять. Здесь больно? Нет. А здесь? Тоже нет. А теперь, вот тут больно? Нет, теперь приятно. Он краснеет! Так не принято отвечать, если кто-то лишь из медицинских соображений ласково касается ласковых частей тела. И все-таки приятно и хочется плакать, потому что он все делает так ласково и ни о чем не спрашивает, кроме: болезни в детстве? Это легко. Воспаление среднего уха, корь, краснуха, желтуха. У меня все было. Операция аппендицита и удаление гланд. И когда-то я была влюблена в своего мужа. Прооперирована. Он поцеловал меня впервые, когда мне было десять, ему шестнадцать, щека у меня была совсем мокрая, он повел домой свой велосипед, я понесла домой свой первый поцелуй, встала на стул, в раковине под зеркалом плавали замоченные чулки Фриды, я рассматривала в зеркале мой первый поцелуй. Фриде полагалось знать все, потому что она была моей няней и меня просвещала. Но мама отрицала, что дети берутся оттуда, откуда они берутся, мама ударила меня по щеке и разбила поцелуй, потому что нечего ходить с каким-то Рольфи ловить майских жуков, когда в этом году никаких майских жуков нет, и потому что этот Рольфи переживал и позвонил маме из дома, и, может быть, я его любила до свадьбы потому, что мама разбила мой поцелуй без предупреждения. Преисполненный любви врач прикладывает к моей руке трубку. Сестра смотрит на это без всякой ревности. Я всего лишь пациентка. Я могла бы зареветь. Но это всего-навсего измерение давления, и мое давление в полном порядке.
Ведь душевнобольные не знают, что они душевно больны, говорит врач. Я? Нет, они, душевнобольные, не знают, что они душевно больны. Ваш муж - инженер, он все-таки не имеет права ставить диагноз, говорит сестра. Я только терапевт, говорит врач, и я никогда не стал бы ставить диагноз, который находится за пределами моей компетенции. Возможно, вы беременны. Сестра наполняет моей кровью несколько стеклянных трубочек. Неожиданно она прижимает палец к губам: я не должна говорить о самоубийстве, пришла пациентка, у которой лейкемия. Врач задергивает занавеску между женщиной и мной. Я только успела заметить, что у нее коричневато-синеватое лицо. Не могли бы мы поменяться местами, та, за занавеской, и я? Мы бы помогли друг другу. Одевайтесь. Почему я не сумасшедшая? Если бы они знали, как у меня шумит в голове. Я бы ее с удовольствием подержала под вращающейся пилой, чтобы там, внутри прекратился шум.
Почему вы непременно хотите быть сумасшедшей?
спрашивает врач. Вы курите? Сестра слышит, что он собирается закурить, и протягивает ему пепельницу из-за занавески. Я боюсь оказаться сумасшедшей, и именно это создает ощущение, что сходишь с ума, потому что ведь с ума не сходишь, но об этом думаешь и так далее. У вас никогда не бывает страха? Терапевт качает головой. Никакого пресыщения жизнью? Нет, в самом деле нет. Ведь у него такая прекрасная работа и еще сестра. У них у обоих есть так много. Он не считает себя сумасшедшим. Может быть, вы душевно больны потому, что считаете себя нормальным? Он смеется, это не так просто. О да, я думаю, что жизнь очень проста. Но так как простота нас отпугивает, мы придумываем всякие замысловатости и пытаемся в них спрятаться, а кто не хочет сложностей, тот получает простоту, делающую его неприспособленным к жизни.
Дальше? Дальше не могу. Я записала это в мою хозяйственную книгу, когда рис подорожал. Мой муж прежде охотно ее читал, потому что таким образом он держал меня под контролем, в любом отношении. Но теперь я туда больше ничего не записываю, потому что у меня связь с другим мужчиной. Стало быть, поэтому вы никоим образом не хотите быть беременной, а хотите быть сумасшедшей, говорит терапевт. Как мне убедить его в том, что я больна? В последнее время мой муж очень обеспокоен тем, что я каждый день говорю обратное тому, что утверждала накануне. Но ведь каждый третий день эти противоречия нейтрализуются, говорит терапевт, и у вас только два мнения. Нет, это всегда совершенно новое противоречие! Тогда вы непостоянны, но это ничего не значит. Но он не хочет, чтобы я была непостоянной. Кто? Мой муж! Он совершенно забыл о моем муже, потому что уже думает о следующей пациентке, той, чья кровь исследуется там, за занавеской.
Племянник Бетховена тоже хотел наложить на себя руки. Потому что дядя меня просто замучил, говорил он. Бетховен был скрягой и контролировал свою экономку. Пойди незаметно на рынок или подсчитай, сколько ложек сахара его кухарка бросила в кофе и совпадает ли это с его расчетами. Бетховен и Рольф два великих бережливых. Терапевт говорит: он известит меня о результатах анализа крови. Потом сестра догоняет меня в коридоре, где сидят сплошь больные, и говорит, она позвонит мне, как только что-нибудь выяснится, или напишет, мне не нужно приходить опять. Те, которые сидят в коридоре, это трупы, и они еще теплые.
Почему мне никто не верит, что я больна? Разве это здоровая мысль, если я каждый месяц, сгорая от нетерпения, жду болей в животе, чтобы мой ребенок остался нетронутым, когда я, как о спасенных, думаю обо всех моих неродившихся детях, каждый месяц, и если на самом деле лучше бы мне быть мертвой, чем живой? Это кризисы, говорит Альберт, а когда ты родишь своего первого ребенка, ты увидишь, как ты изменишься - у тебя появится ответственность и у тебя в руках будет живой человек. А я? Тогда ты уже не будешь больше думать о себе, а только о своем ребенке. Швейцар в клинике совершенно не смотрит в мою сторону, не смотрит, как я, такая здоровая, иду мимо него. Приходящие в клинику здоровые любопытства не вызывают. Разве привратники никогда не бывают любопытны? Рольф сказал, любопытны привратницы. Ты иногда ведешь себя как привратница. Потому что я хотела узнать, кто над нашей квартирой ходит по ночам туда-сюда. Кто там наверху тоже не может уснуть. Это тебя не касается, сказал Рольф, не будь любопытной, как привратница. Терапевт хотел знать, бывают ли у меня газы. Да нет. Что он имел в виду? Бывают ли у меня боли в животе. Нет, сейчас нет. Сердце. И тошнота по утрам, когда просыпаюсь. Боль в сердце отдает даже в руку. От курения? Или вы беременны, сказал он. Когда у нас будут данные анализов или у вас тем временем начнется менструация, тогда все будет ясно. Он в самом деле это сказал. Ясно. А женщина за занавеской не знает, что ей придется умереть. Ей этого не говорят, потому что не имеет смысла. Она думает, она почти здорова.