Во время обеда у нас всегда царила нервозная атмосфера, которую создавала мама, когда папа садился за стол. Мама брала со сковородки кусок мяса. Я протягивала ей папину тарелку. Раздраженное бормотание себе под нос. Сомнение, пауза. Этот кусок для папы? Нет, папе более постный. Он не любит жирное. Кто сказал, что я не люблю жир? Почему нет супа? Потому что, говорила мама, если я к такому мясу сварю суп, ты спросишь, зачем я сварила суп. Ложка супа не помешала бы, смущенно говорил тогда папа, а мама чувствовала себя виноватой. Над ней всегда висел дамоклов меч: каждый день в обед она была вся смирение и покорность, когда папа не доедал до конца, сомнение и растерянность, когда он молча отодвигал тарелку и заявлял, что не голоден. А в те дни, когда у папы было хорошее настроение, все то же самое происходило в шутку. По-моему, это совсем ни к чему. Мама защищалась. Она не виновата в том, что гусь чересчур тощий. И чересчур старый. Нет, ты его просто слишком долго держала в духовке и слишком мало поливала. Итак, мы начинаем есть. Мама разрезает пересохшие куски, и когда мама замечает, что папа ее уже давно простил, она тоже улыбается, мы пьем вино, следуют новые шутки: разве это утка? Нет, это гусь. Если у папы было хорошее настроение, то и мамино лицо светилось счастьем.
Брось ты эту книгу, говорит Рольф, учиться готовить надо не по книгам. Слоеный пирог - его любимое блюдо. Луковый суп - единственный суп, который я действительно умею готовить. Он не выносит луковый суп. А сегодня еще ничего не произошло. Я ждала. После ужина день в самом деле кончился. Я вынесла на кухню посуду, свернула со стола скатерть и вытряхнула ее с балкона. Мне повезло. У других женщин балкона на кухне нет. Он дотрагивается рукой до моего затылка, подходит совсем близко, так тихо, так тихо и темно вокруг, у него нет лица, но я знаю, что это он, я не могу, а он, несмотря на это, может. Если бы природа создала мужчин такими же привередливыми, как женщины, человеческая раса давно бы уже вымерла. Он теперь хорошо спит, хотя я на этот раз была не лангустом, а всего лишь фаршем.
Как он кладет в чашку сахар, размешивает, кладет ложку на блюдце, подносит чашку ко рту, пьет, как он протирает очки и надевает их, несет чашку в кухню, открывает воду, споласкивает чашку, как он берет пальто и портфель, открывает дверь и закрывает ее за собой
у меня столько времени, чтобы наблюдать это каждое утро.
Ведь когда-то у меня было желание, желание что-то делать, я ведь из хорошей семьи, и у меня всегда будет приличный дом. Мы жили как полагается, мама и папа делали свое дело, я училась читать и писать, в детском саду было невероятно скучно, зато в школе очень интересно, потом аттестат. Все было запланировано и предначертано. Когда есть аттестат, начинается жизнь. Но с чего начать, когда столько возможностей? Я дарю тебе один семестр, сказал папа, поезжай в Вену, осмотрись и потом выбирай. Но одно я уже сейчас могу тебе сказать, добавил папа, единственный по-настоящему достойный предмет - это медицина. Итак, врач. А не киноактриса, или продавщица, или журналистка. Медицина - это карьера, но тут я терплю фиаско, потому что не могу воспринимать трупы в анатомическом зале как учебные объекты. Я не могу раскопать в животе среди кишок прямую кишку, я не могу снять кожу с черепа старой женщины, который лежит на столе, я вижу только желтые ноги и простыни, я не выношу шуток студентов, студенты меня тоже не выносят, они зовут меня барышней из провинции, итак, что ты намерена делать, спросил папа, я жду твоего решения. Может быть, переводчицей. Папа разочарован. Мы уже пробовали отработать подпись из моего имени, фамилии по отцу и обозначения степени доктора, мы целый день пытались увязать в легком росчерке мою будущую докторскую степень с моим именем. Из-за неудачного сочетания первых букв моего имени мы долго стремились прийти к соглашению, и папа сказал: мне нужно будет писать сначала доктора и фамилию, а имя добавить потом сокращенно.
Как переводчица ты не получишь степень доктора, только диплом. Тебе этого действительно достаточно? Я вдруг представила себя в обществе ступенькой ниже. Когда я сидела среди коллег, они называли меня "фрау коллега". Хотела ли я войти в их число? Ведь все они - существа более низкого сорта. Предел их мечтаний - переводить на конференциях и повторять то, что сказали другие. Без докторской степени. Можно ли так жить? Стало быть, я записываюсь на германистику. Мы расчленили по законам стихосложения одно из стихотворений Гёте, и тут мне пришло в голову, что Гёте не нуждался в германистике, чтобы его написать. Что изучал Гёте? Ах да, право. В этот момент появляется Рольф, влюбляется в меня и находит, что у женщины здесь вообще нет шансов, лучше уж что-нибудь более женственное. Я хотела стать киноактрисой. Киноактриса - это слишком ненадежно. Профессия должна давать кусок хлеба. Учительница. Нет, я не хочу быть никакой учительницей. Почему не хочешь? Не могу же я встать перед детьми и делать вид, что я знаю больше, чем они. Не могу же я воспитывать сразу тридцать детей. Какие еще бывают профессии, которые бы не лишали женщину шанса, и как при этом не перестать быть настоящей женщиной? Это слишком сложно. Может быть, живопись? Это не кусок хлеба. Да, ты делаешь милые рисунки, тебе следует этим заниматься, но только как хобби. Заметь себе, детка, хобби никогда не нужно превращать в профессию. Иначе это вызовет отвращение. Рольф ведь так интересовался радиоделом и кораблестроением. Теперь он изучает технику, и она ему давно осточертела. Стало быть, ему нужно получить как минимум доктора технических наук и диплом инженера впридачу, чтобы придать делу хоть немного привлекательности.