Выбрать главу

<p>

 </p>

   Откуп

   В декабре река ещё не встала. Её вспучило от зажора - придонного льда и шуги. Верхние воды слизнули мост, подобрались к самому предместью. Да и городу досталось: на одной из площадей заплескалось озерцо в десять вершков глубиной. Но вскоре оно обратилось в лёд, щербатый от вмёрзшего мусора.

   Старики ворчали, что такие зимние наводнения не к добру.

   Но если послушать баб из предместья, то скоро весь христианский мир ожидала гибель. Первая её примета - бурый кисель, который поднимали из колодцев. Вёдра были тёплыми, а жижа на морозце парила и разила вонью, словно её грели черти в котлах под землёй. Для питья и хозяйственных нужд топили лёд.

   Причина такого светопреставления казалась ясной: нечего было губернатору мирить враждующие роды северных язычников и по новой, в ущерб русским старателям, пересматривать участки на золотоносных реках! Через эти пересмотры многие лишились куска хлеба перед суровой зимой. А кто и голову потерял: особо отчаянные восстали против решения губернатора и принялись с оружием охранять свои наделы. Но разве против солдат и жандармов устоишь?

   Вот и пришло время городу, и предместью, и нескольким прилепившимся к ним деревенькам вместе с кочевыми поселениями принять Господнюю волю.

   Вскоре после наводнения по ночам стал слышен гул. Казалось, что он начинался под землёй, точно её пучило, как и реку, только не льдом, а камнями. Их нет-нет, да и выдавливало на поверхность. В щербинах и сколах на "макушках" булыжников застывала та же самая бурая жижа, что и в колодцах.

   Пастух, немой дурачок, нанятый несколькими хозяевами предместья, погнал стадо в поля и, по слухам, дозволил скотине нализаться ядовитой наледи. Несколько коров пали в тот же день от ран, полученных в стаде. После весь скот сделался буйным.

   А на следующее утро полуживому от побоев пастуху затолкали в рот этого бурого льда. Так и валялся он до вечера у околицы, ощерив рот с осколками зубов и тёмной кашицей, которая скоро смёрзлась в нечестивую печать. Конные жандармы подобрали пастуха, конфисковали в ближайшем дворе телегу и увезли тело в околоток, пригрозив расследованием, судом и каторгой зачинщикам расправы. Только поди сыщи зачинщиков в предместье, где все друг другу кумовья и сваты.

   И тогда настала ночь, когда земля, укутанная пышными снегами, вдруг заплясала, словно грохот в руках хозяйки. В избах треснули печи, повело оконные и дверные проёмы, ребятишки посыпались с полатей. Небо затянула пелена пара, от которого стало трудно дышать.

   Бабы заверещали, что пастух не виноват и нужно идти к его матери виниться. С деньгами, конечно. И власти пусть шевелятся, а то вон сколько должностных лиц, в сытости-почёте, при жалованье да безнадсадной работе, толку от которой не видно.

   Избёнка, в которой ютились убитый пастух и его мать, стояла на отшибе, у самой реки. Ни скотинки, ни собачонки во дворе не оказалось. Зато обнаружились следы на белом снегу. Они обрывались там, где начинались чёрные воды реки.

   Бабы с воем кинулись к батюшке при церкви Вознесения: помоги, оборони от беды, причинили смерть по недомыслию. Просвещённый отец Петерим как раз осматривал колокольню, повреждённую трясучей землёй. Он сурово отчитал заплаканных баб: молиться нужно и жить безгрешно, всё остальное -- богопротивные суеверия. Против природных бедствий есть два действенных средства: молитва на устах и благочестие в душах. Идите, мол, и займитесь домашними делами, а в субботу - пожалуйте на службу.

   Вот тут-то толпа вспомнила о язычниках, которые поставили зимние юрты недалеко от северной городской заставы. У них вроде шаман был, который хорошо лечил охотничьи ранения. Решили, что если зло послужит на благо народу, то само станет благом. Поэтому нужно потребовать большого камлания для избавления от пущих бед. Однако язычников и след простыл. Испугались, стало быть.

   Как ни странно, но к земным толчкам привыкли. Между повседневными делами подправляли мелкие разрушения, ходили в церковь, косились на колокольню: с каждой избы требовали денежки на восстановительные работы, и ведь не отговоришься - суд Божий близко. Вон как трясёт, аж свечное пламя сбивается.

   Все эти события стали первыми в череде настоящих бед.

   ***

   Таисия Мельникова, зажиточная мещанка, глубокой ночью ожидала окончания коровьих мук. На улице стеной валил снег. В избе храпели на лавках разомлевшие в тепле сын Павел и кузнец, которого всегда звали тащить телят при затянувшемся отёле. Он придумал и изготовил специальные распорки из железа, успешно ими орудовал.

   Беспокойство погнало хозяйку в хлев, где со слабыми стонами дышала корова.

   Таисия прикрыла полой зипуна масляную лампу, уже было собралась нагнуть голову и войти в остро и терпко пахнувшую темень. Однако боковым зрением заметила открытую калитку в громадных воротах и грозно крикнула:

   - Кто по ночи приблудился? Вот позову сына с кузнецом!

   Нужно сказать, что и без кузнеца обычному бродяге, которыми кишел северный край, с высокой и плечистой Таисией сладить было бы непросто. Слабые да беззащитные здесь не выживали.

   Только тут высунулся на мороз из тёплой будки здоровенный пёс и затявкал, оглядываясь на хозяйку: видишь, службу несу. Вдруг замер, подняв лапу, и бросился к сугробу. Но свалился в снег из-за цепи. Подскочил и разразился почти щенячьим скулежом, на который даже не откликнулись соседские собаки.

   Таисия пристроила лампу на скобу, сунула руку к поясу, на котором у неё висел оставшийся после мужа охотничий нож, и подошла к сугробу.

   Он развалился, и Таисия увидела белое, словно мукой обсыпанное лицо.