– В своей логике ты до отвращения похож на Кирилла, – морщась, признался начальник. – Но обойдись без убийств.
– Пока убивать некого, – напомнил ему новый напарник. – Но послания… Буквы на щеках женщин – стиль Энрика. В них есть смысл, и я уже неделю ломаю голову над этим. Это не личный пунктик Чистякова. Такое уже бывало. Тавро… Какая-то идея фикс этого мальчишки…
– Ну, не горячись, – успокоил его начальник. – Ты, как я понял, помнишь далеко не все. Да и время еще есть. Твои соучастники еще, может, подскажут… – он помялся. – Слушай, ты говорил, воевал в Великую Отечественнную. А за кого?
Карл сразу привычно вытянулся на кровати, сел ровнее.
– За Родину, – улыбаясь, сказал он.
Павел Семенович понимающе кивнул.
– А за Сталина? – хитро сощурился он.
– Ну… – Карл пожал плечами. – В начале войны еще такое было. А вот уже в 44-м и 45-м мы шли только за Родину.
Начальник довольно кивнул.
– А Париж? – с азартом поинтересовался он. – Ты говорил, что был чумным доктором. Серьезно, ходили в этих костюмах с носами?
– Ходили. – Карлу казалось, что теперь он разговаривает с любопытным ребенком. – Только я не смог. В этом клюве были ладан и травы. Второе – это нормально, но вот на ладан у меня аллергия. Да и в плаще жарко. Работал так, на свой страх и риск.
– Это там ты медицину выучил? – продолжал расспрашивать Павел Семенович.
– Не медицину, а физиологию, – поправил его человек из прошлого. – Там я кое-что смог узнать. Но лучше изучить человеческое тело мне удалось во Флоренции. Там я был помощником у одного алхимика. Мы тайно выкупали тела, в смысле трупы, и вскрывали. Мой учитель надеялся попутно найти в крови золото. Но он так боялся всего и вся… А больше всего, что за ним придут. Когда же это случилось, он просто выпил яд, чтобы не попасть на суд.
– Это отчаянно, – заметил начальник убойного отдела. – Что за суд? Это за трупы?
– Это по обвинению в колдовстве, – пояснил Карл и вдруг нахмурился. – Подождите… Колдовство… А ведь Леони и всю семью Май сожгли на костре…
– Ну ведь твоя Май – сто процентов ведьма, – напомнил Павел Семенович. – В это даже я поверю.
– Вот именно… – Карл напряженно думал. – Ведьма. Перед казнью им надевали на шею такую табличку. Всегда… sorcière!
– Это что? – начальник точно полиглотом не был.
– Все то же слово «ведьма» на французском! – перевел ему напарник. – Знак на щеках жертв! То же самое тавро. Вместо таблички. И первая буква этого слова!
– То есть твой Энрике убивает чужими руками и по-прежнему клеймит своих жертв как ведьм? – наконец-то смысл версии до Павла Семеновича дошел. – А ведь… Слушай! В соцсетях у этих женщин что-то такое было про мистику! В этом есть смысл!
Он недовольно глянул на Карла.
– И подтверждение твоей дикой версии о двух маньяках, – закончил он. – Я так этого не люблю… Но теперь будем проверять.
– Отлично. – Карл был доволен, что полицейский нашел себе дело. – А теперь пора меня отсюда выписывать!..
2
Он наблюдал из окна своего автомобиля, как один из полицейских, кажется, их начальник, ведет Карла к своей машине, будто телохранитель. Его это смешило. Жизнь Карла ничего не стоила. Зачем снова столько суеты?
Автомобиль тронулся с места, и он хотел уже было отправиться следом за Карлом, но… Он и так знает, куда сейчас везут его врага. К Май. А вот к ней он пока приближаться не собирался. Уже однажды совершил такую оплошность. Второй раз ошибаться не стоит. Не сейчас. Ведь у него уже есть некие идеи, как предать казни всех его врагов.
Карла, Май, Мона и, возможно, даже Джако, если они сами не убьют этого неврастеника. Он остался на месте, в тепле салона своего автомобиля. Он сидел и вспоминал. Или даже… смаковал? Болезненное и странное ощущение, но это так! Он смаковал ненависть к каждому из них.
К Карлу прежде всего. Это была отточенная, холодная ярость. Желание расквитаться за боль, за страх. Просто взять верх. Унизить, как когда-то Карл посмел унижать его. Но больше всего его бесило, что при виде Карла он вспоминал эти унижения. Начинал снова испытывать это чувство, будто он… изгой, отщепенец, низкий и чуждый, непринятый и непонятый. Он знал, что это лишь детская обида, пережитая давно, но зудящая, как старая рана. У многих его пациентов есть этот синдром жертвы. Он считал таких людей слабыми и презирал их. Но он ненавидел сам чувствовать то же самое. И за это он ненавидел Карла.
Май… Здесь было другое. Он не мог соврать себе, что не опасается ее. Конечно, она крайне опасна. Но… Она просто грязная тварь. Ведьма. Та, кто очерняет мир своим существованием. Он ненавидел ее как частицу зла, с которым боролся все эти годы. Да, она могущественна, сильна, но ее суть отвратна. В случае с ней ненависть смешивалась с чувством презрения и брезгливости. Она – грязь. Ее просто надо смыть с картины этого мира.