Витаминный салат подошел к концу, и на дне тарелки в лужице уксуса плавали только семечки от помидоров, когда тетя Соня вернулась на кухню, раскрасневшаяся, заправляя выбившиеся полуседые волосы в железные полинялые заколки.
— Насилу уложила! — торжествующе выдала она. — Теперь он еще чуть-чуть побуянит, когда проснется, через час или два, а потом снова заснет, а потом проснется трезвенький, как огурчик… Так о чем это мы тут с тобой? Ох, башка стала дырявая…
— О семейном счастье, — произнесла Галя, потупив глаза и предаваясь созерцанию помидорных семечек.
17 февраля, 17.27. Николай Чижов
Следователя по особо важным делам Краснодарской краевой прокуратуры Николая Степановича Чижова внешность характеризовала как человека выдержанного, старательного и морально устойчивого. «Типичный клерк» — вот мысль, которая возникала у тех, кто с ним встречался в первый раз. У него было продолговатое лицо с покатым лбом и западающим подбородком, как бы целиком стремящееся и выливающееся в губы и длинноватый востренький нос — черты, которые в своем менее резко выраженном, облагороженном варианте были растиражированы благодаря агенту Малдеру в исполнении Дэвида Духовны. Ну от Малдеровой фирменной склонности к безумным потусторонним версиям Чижов был далек. Но вот что касается хитрецы и дотошности — тут эти два труженика правосудия совпадали.
Подследственным Николай Степанович поначалу нравился, потому что не давил на них и никогда не спорил, как бы доверял всему сказанному. Молча слушал, изредка задавал вопросы, в завершение так же бесстрастно давал расписаться под протоколом. У подследственного рождалась уверенность, что удастся выкрутиться, соединенная с некоторым беспокойством: не может быть, чтобы так просто, где-то здесь сидит подвох! На следующей встрече со следователем бывало то же самое, только вопросы задавались другие. Подвох все еще не показывал свои длинные уши. Подследственный, в зависимости от уровня интеллекта, либо расслаблялся, либо впадал в панику. Зато, отсчитывая с третьей, четвертой и далее встреч, случалось самое интересное: пользуясь противоречиями между ответами на первые и вторые вопросы, которые в действительности находились между собой в неявной связи, Николай Степанович с прежним бесстрастием разносил в пух и прах версию событий, за которую цеплялся преступник. Если вопросов оказывалось маловато, привлекал на помощь другие факты, которые следствие за это время успевало уже накопать. Николай Степанович Чижов никогда не угрожал подследственным, он даже их, согласно низовой терминологии, не топил. Они у него всегда эффективно топили себя сами, да еще так основательно, что впору было приписать добровольную помощь следствию.
Иметь дело с Леонидом Никифоровым и Арсением Бойко было для него ничуть не труднее, чем с остальными. То, что эти двое, которые решили хорошо подзаработать, являлись сотрудниками следственного изолятора, особой роли не играло: подобно всем другим, они быстро сдались, проблуждав некоторое время в лабиринте, который выстроил для них Чижов.
У каждого отмечались свои особенности. Леонид Никифоров в каждом вопросе следователя усматривал разверстую для него пропасть, а потому запинался, дергался, словно в пляске святого Витта, и в конце концов безнадежно завяз между двумя возможностями: «В ночь побега Сапина я ничего не слышал» и «Слышал, как Сапин открывал дверь, но Бойко не позволил мне объявить тревогу». Арсений Бойко, чьи умственные процессы были такими же инертными, как его крупное тело, держался крепче, потому что он не усматривал противоречий в самых нелепых своих показаниях, и требовалось ткнуть его носом в них, словно щенка в напущенную им лужицу, чтобы в голове у него со скрипом замкнулись какие-то необходимые контакты. В общем, тот и другой оказались нетрудной добычей: оба по отдельности признали, что за взятку в пятьдесят тысяч долларов каждому реализовали сапинский побег из следственного изолятора.