— Всех! — в знак искренности приложил руку к сердцу Гиви.
18 февраля, вечер. Сотрудники агентства «Глория»
Театр Станиславского начинался с вешалки, а ресторан Пафнутьева — с вывески. Слишком веселый и изобретательный для того, чтобы идти проторенными путями, под разухабисто пляшущими буквами зеленовато-синего цвета «Морская свинка» он заказал повесить увитый сухими водорослями спасательный круг, откуда выглядывала свиная голова из папье-маше, очень похожая на те, что разделывали повара на кухне ресторана, чтобы нафаршировать. Внутри заведение не обрывалось от свински-морской тематики: стены, отделанные под необработанный камень, в преизбытке украшали и поросята — пластмассовые, деревянные, мягконабивные, всех размеров и расцветок, включая клетчатую, — и тельняшки с бескозырками. Скатерти в ресторане были синие — того оттенка, который англичане называют «navy blue», то есть «морская голубизна»; на каждом столике стояла широкогорлая бутылка, навевающая смутные подростковые представления о пиратском роме, а из бутылки высовывалось меню, напечатанное готическим шрифтом на бумаге, которая словно бы покоробилась от соленой воды. Все эти изыски стиля обошлись владельцу недешево, но они окупались. Мужчины смотрели на свет люстр сквозь бутылочное стекло, пробуждающее в них давние романтические воспоминания, дамы с восторгом тискали свисающих со стен поросят — это не возбранялось. Пафнутьев не зря считал себя хорошим бизнесменом и очень неплохим психологом.
Эти качества помогли Яру — так сокращал он свое имя, поскольку ассоциации со знаменитым московским рестораном были для него не лишними — удержаться на плаву в полном хищников Сочи, ситуация в котором стремительно менялась. Он умудрялся не ссориться ни с бандитами «Хостинского комплекса», которым выплачивал немалую мзду, ни с официальной властью, которой ему случалось оказывать информационные услуги. Сердце Пафнутьева, который не желал расставаться с кровно заработанным вот так, за здорово живешь, склонялось к власти мэра Воронина, который приструнил «хостинцев»; но вместе с тем он резонно полагал, что бандиты — они ведь как тараканы: травить их очень трудно и никогда нельзя питать стопроцентную уверенность, что дезинсектор не пропустил где-нибудь гнездо с жирной маткой, готовой наплодить новых шустриков.
Во всяком случае, Денис со товарищи мог на него положиться: Пафнутьев не выдаст. Что намечено, то сделает: введет глориевцев в светское общество города Сочи.
— Вот смотри, там справа — известный на все Черноморское побережье пластический хирург, — вполголоса втолковывал Денису Пафнутьев, в своем черном костюме и белой рубашке бледностью напоминавший покойника, правда весьма упитанного покойника. — Липосакция, ликвидация морщин, коррекция носов и все такое. Изменял физии кой-каким серьезным людям, добиравшимся до наших пенат, смекаешь? Но не начальник, нет, не начальник. Тоже, вроде меня, лицо подневольное. Налево, тот, который семгу уписывает, — финансовый босс. Ничего криминального о его «Рута-банке» сказать не могу, это пусть следователи разбираются. А вот этот старик со старшеклассницей…
— А который из них Сергей Логинов? — презрев старика со старшеклассницей, рванулся к сути Денис.
Они с Пафнутьевым беседовали, стоя на отшибе, у выхода, который вел из зала в сложные кухонно-подсобные сплетения кабинетов и коридоров. Единственными, кто мог их слышать, были официанты, однако они не задерживались, пулей проносясь мимо со своими подносами, — должно быть, близкое присутствие директора придавало им резвости. Согласно * общей гамме каждый официант был облачен в стилизованную матросскую форму и бескозырку, на которой вместо моряцкой «капусты» красовалось изображение все той же свиньи в спасательном круге.
— Прямо, в центре группы, — не обидевшись, что его перебили, проинформировал Пафнутьев. — Блондин под два метра ростом, здоровила с крысиным личиком. Вот, кстати, любопытно: причуды генетики! Обрати внимание: та, что в платье с блестками, — его сестра. Похожи, правда? А между тем сестра у него красавица, а он — сам видишь…
— Спасибо, Яр.
Денис был слишком опытен, чтобы не впериваться взглядом в интересующее его лицо, но за несколько приемов успел рассмотреть Логинова хорошенечко. Ничего преступного на его лице написано не было; вообще ничего. Типичный спортсмен, который провел молодость в добывании кубков и медалей, а после тридцати лет удалился на тренерскую работу. Непрошибаемый. Если на некоторых людях судьба явственно пишет свои письмена, то на этом дубе ей пришлось бы оставлять зарубки.