«Он что-то заподозрил, — говорил себе Голованов. — Какого хрена он тут топчется? Кого-то ждет? Или уже успел избавиться от пакета? Нет, не мог, мы бы заметили… А, догадался! Он заподозрил слежку и наблюдает в витрине магазина за отражением: не появится ли кто-нибудь сзади него? Неглуп, голубчик… Ну да мы тебя переплюнем. Когда-нибудь ты ведь все равно сдвинешься с места… Ведь сдвинешься, а? Ну сдвигайся! Пошел, пошел!»
Бубен никак не реагировал на головановские мысленные заклинания. Вдоволь посозерцав сосиски, колбасы и железные банки с болгарскими голубцами (единственная деталь, наводившая на мысль о тех временах, когда магазин с полным правом назывался советским, потому что никаких других не было), он совершил-таки шаг… в сторону входа в магазин. Он окончательно остановился на той колбасе, которую заприметил с самого начала благодаря ее добротной розоватости. Кто-то тронул Тараса за плечо, и он рванулся, как норовистый конь.
Это был все тот же оперативник Гиви Бедоидзе. У него шалили нервы. Послав далеко и надолго все оперативные соображения, он видел одно: объект наблюдения ведет себя не так, как рассчитывали! Объект наблюдения сейчас уйдет! Сейчас он его остановит и спросит… что угодно, хотя бы «Который час?». А потом покажет удостоверение.
Таких разных людей, как Тарас Слесаренко и Гиви Бедоидзе, объединяла одна незадача: они не умели ставить себя на место других. Бедоидзе не учел, что нервы Тараса тоже напряжены. Мандраж, чуть-чуть отпустивший его после выполнения задания, внезапно явил себя с полной силой. «Зубр… колбаса… пакет… мамочки!» Весь этот сыр-бор, хотя, возможно, не в таком порядке, пронесся через мозги Бубна, как будто шумная стая ворон, пугая и бранясь, влетела ему в одно ухо и вылетела через другое. В голове стало пусто, осталась лишь одна мысль: «Бежать!» И он побежал, совершив в сторону от Бедоидзе прыжок, за который в другой обстановке удостоился бы золотой медали, выскочил на проезжую часть. Советская в последнее время стала довольно оживленной улицей, но пешеходы и водители здесь друг другу не мешали. Вплоть до сего дня…
Тарас Слесаренко лежал, полускрытый капотом случайного автомобиля. Его голова была сплюснута передним колесом.
Дальнейшая судьба денег была пока что неясна. Однако не надо было обладать способностями прорицателя, чтобы предвидеть: в руки Зубра они еще долго не попадут. Если попадут вообще.
21 февраля, 14.01. Всеволод Голованов
Если, в соответствии со словами Пьера де Кубертена, спорт — это мир, то этот малый мир, как и большой, состоит из более мелких подразделений: узких, но увлекательных мирков. Теннис — ранее скромный вид спорта — в последнее время кичливо разросся до того, словно действительно претендует на звание целого мира, населенного элегантными красавицами в символических юбочках, уверенными в себе, но не чрезмерно мускулистыми мужчинами, а также тренерами обоего пола, давно вышедшими в тираж, однако не утратившими великолепной формы и прежних навыков. Все одеты в белое, все напористы и стремительны. Раса новых суперлюдей! Неудивительно, что теннис притягивает к себе представителей элиты.
Это на поверхности. А внутри — сколько драм, сколько крушений! Ровно столько же, сколько во всем остальном, неспортивном, мире. Не больше и не меньше…
Немедленно после того, как были получены сведения, что старик и мальчик направлялись к теннисным кортам, Голованов взял теннисных тренеров и их клиентов в оборот. Оказалось, что мальчика, подходящего под описание Гарика Воронина, теннисисты не запомнили — очевидно, в согласии с;о словами родителей, он еще не успел заняться этим видом спорта. Однако, тщательно рассмотрев фотографию, знаменитый тренер Эмилия Витальевна Бабиченко, ради разговора с частным сыщиком оставившая в покое перспективную рыжую девочку, которая тотчас принялась грызть глянцевое краснобокое яблоко, окликнула кого-то через корт:
— Хроник, иди сюда! Посмотри: не этот случайно мальчик устраивался к Михайлову?
Окликнутый приблизился, все еще зажав ракетку в узловатой ручище. На хроника он не был похож и выглядел вполне здоровым.
— Имечком родители меня наградили сложным — Кронион, — пояснил он в ответ на невысказанное головановское недоумение. — Вот теперь и зовут кто во что горазд: кто Кроником, кто Хроником…
— А вам как больше нравится?
— Ну хотя бы Крон. Оно как-то смахивает на английский лад.
— Вот и отлично, Крон. Посмотрите: вы узнаете этого мальчика?
Человек со сложным именем не любил скоропалительных решений. Это явствовало из того, как тщательно он держал перед собой фотографию, аккуратно удерживая ее за края, как рассматривал ее, то отдаляя, то приближая. Эта последняя фотография Гарика Воронина была сделана в гостях, по случаю дня рождения одного из его школьных друзей. Предъявил Голованов и другую фотографию, официальную, где Гарик в белой рубашке смотрит в объектив, но та, первая, по мнению родителей, была выразительнее и живее. На ней Гарик был больше похож на себя: подвижное лицо с сияющей улыбкой, каштановые кудерьки над крутым лбом…