Старые друзья, Грязнов и Турецкий, не вдавались в такие сложности. Памятный с детства праздник означал для них, коротко и ясно, одно: день сильных людей, охраняющих покой мирных, беззащитных граждан. А в каких структурах служат эти люди, и служат ли вообще или только время от времени, когда никуда не денешься, принимают на свои широкие плечи эту ношу — не столь важно. День милиции — это да, профессиональный праздник — само собой. Но в празднике двадцать третьего февраля чувствовалось нечто более всеобъемлющее. Заставляющее задуматься о жизни и о себе и о своем месте в этой жизни.
— А помнишь, Слава, — задумчиво напомнил другу Турецкий, — как Стае Вешняков сказал об отложенном убийстве?
— Это ты опять про Законника, Саня? — невнимательно ответил Грязнов. — Об этом нечего беспокоиться: Законник у нас под контролем. Переговоры его с Зубром прослушиваются, «пасут» его круглосуточно. Видишь, как вовремя мы его обнаружили? Благодаря Гале Романовой, учти! До чего перспективная сотрудница: даже ее любовные завихрения идут на пользу службе…
— Отличная сотрудница, большая умница. Только Сапин, Слава, здесь ни при чем. Я думаю о другом отложенном убийстве: о том, которое ждет нас в конце жизни. А она рано или поздно кончится. Сейчас нам представляется, что лучше бы попозже, а настанет время, может быть, когда будем ругать смерть: что ж ты, костлявая, схалтурила? У тебя в путевой сопроводиловке было прописано прибрать нас в самом расцвете сил, на высоте жизненного горения, а ты, карга, засиделась в потустороннем кабаке на другом конце Млечного Пути, глушила пиво, пока мы тебя напрасно ожидали. И вот нехотя доживаем свой век — дряхлые, никому не нужные, все у нас в прошлом…
— Все мы, Саня, под Богом ходим. Не нам решать, когда умирать.
— И все-таки не хотелось бы — вот так, как все, по-старчески. Лучше бы вот так, как положено защитнику Отечества — от вражеской пули, на лихом коне. Ты скажешь, что слова мои — чертова дурь, что хрен редьки не слаще, но э'ца дурь меня серьезно донимает после слов об отложенном убийстве. Для меня небезразлично, как принять смерть.
— Саня, друг, я тебя понимаю. Ну, может, не вполне понимаю, но стараюсь. Ты знаешь, хоть мы и друзья, но совсем непохожие. Я человек тихий — ты вольный казак, вокруг тебя, уж прости, бабы непрерывно вьются. К чему я это? К тому, наверное, что тебе стареть обиднее, чем мне. А ты не обижайся! Обижаться тут не на кого: все там будем, никто никого не потеснит. Радуйся мудрости, которую приобрел в течение жизни.
— А есть ли у меня эта мудрость, Слава? Может, растратил я ее, размотал на приключения и на баб?
Турецкий сокрушенно теребил указательным пальцем ямочку на подбородке. Слава, привстав, хлопнул его по плечу:
— Есть мудрость! Если о таких вещах спрашиваешь, не волнуйся: она при тебе. А знаешь, Саня…
— Что еще?
— Давай выпьем!
— Сам ведь говорил: нам с тобой не семнадцать лет…
— Ну так ведь и не сто!
24 февраля, 09.25. Филипп Агеев
Филипп Кузьмич Агеев «пас» Беллу Садовник усердно, следуя за всеми ее перемещениями, отслеживая все знакомства. Он уже сроднился с этой прихотливой, но, в общем, предсказуемой бабой и, казалось, мог предугадывать, как. проляжет сегодня ее маршрут. Однако сегодня подруга Зубра преподнесла ему сюрприз. Поднявшись в такую рань, когда добропорядочные граждане едут на работу, она втиснулась в автобус вместе с толпой, совсем не соответствующей Беллочкиному имущественному положению и красоте. «Стремится запутать следы», — понял Филипп Кузьмич и умилился: вроде умная-умная, а на самом деле какая же дура! Он относился к Белле снисходительно, как привык относиться к представительницам прекрасной половины человечества, несмотря на то что среди этих представительниц попадались опасные экземпляры, с которыми он не раз сталкивался на своем нелегком сыщицком веку. Белла Садовник тоже представляла собой тот еще экземпляр! Агеев принимал это во внимание, но не относился к ней более серьезно. Отчасти даже жалел ее. Все равно ее посадят. Ну не он посадит, ну другие, все равно отчасти жаль. Это была жалость умозрительная, а не та, действенная, какой он жалел заложников и старался им помочь всеми средствами. В том числе и наблюдением за Беллой.