– Об этом не беспокойтесь. Мы не допускаем проверки наших эшелонов российскими властями.
– Во Владивостоке мы заплатим вторую половину таким же образом. И надеемся на ваше содействие в погрузке на один из пароходов.
– Хорошо. Но это за отдельную плату, – сказал капитан Кан.
– Разумеется.
– Если ваш англичанин бежит от красных, то почему он желает избежать встречи с белыми? – спросил поручик Данек.
– Мистер Мэттисон избегает контактов с любыми русскими властями – красными или белыми. Его желание – как можно скорее вывезти семью из страны.
– Что ж, его можно понять. Мы сами желаем того же.
Русские пожали руки чехам, и те уже вышли в коридор, когда Бреннер спросил:
– Еще одно, просто из любопытства: а кто проверит подлинность наших бриллиантов во Владивостоке?
– Как кто? – усмехнулся капитан Кан. – Борис Сигизмундович. Он поедет с нами. Разве ваши бриллианты не стоят того, чтобы проехать пять тысяч верст?
– Откуда вы знали, что мы будем платить бриллиантами?
– А мы не знали. У нас в эшелоне всегда есть ювелир … на всякий случай.
Чехи козырнули и вышли, а русские сели, будто следуя обычаю присесть на дорожку. Молчали, глядя в окно на станцию. По перрону влачился безногий инвалид с Георгиевским крестом на гимнастерке, опирался руками на две деревянные подставки. Прошла крестьянка с корзиной яблок.
– Станция Баженово, твою мать, – сказал ротмистр Каракоев. – Ювелира они с собой возят! А мы им платим за проезд по нашей земле, по нашей железной дороге …
Два крестьянских парня, прислонившись к стене, лузгали семечки, поплевывая себе на сапоги.
– Чертово дерьмовое свинство, – сказал ротмистр Каракоев.
Капитан Бреннер встал.
– Господа, а что за похоронное настроение? Мы уже в поезде, и с нами августейшая семья, которую мы – мы – сумели вырвать из лап большевиков! Ура, господа! Только тихо.
7 мая 1937 года
Москва. Лубянка
– Головы отвезли в Москву?
– Головы? – удивился Медведкин.
– Ну, не играй тут мне! Не в драмкружке. Головы отрубили?
– Отрубили! Но не возили их никуда! Закопали отдельно от тел!
Кривошеин снова сидел напротив Медведкина в кабинете и смотрел в угол, где у плинтуса притаилась сгоревшая спичка. В другом углу неслышно и недвижимо пребывал начальник Кривошеина – комиссар госбезопасности третьего ранга Глеб Бокий, пожелавший лично взглянуть на подследственного Медведкина.
– Есть сведения, что головы Романовых отвезли в Москву Якову Михайловичу Свердлову, – пошел Кривошеин на обострение, чтобы встряхнуть своего шефа, неподвижного последние четверть часа, будто ящерица на припеке.
– Председателю Совнаркома?! Второму человеку в стране?! Головы?! Зачем?! – Казалось, Медведкин вот-вот сорвется со стула и забегает в истерике по кабинету.
– Ну, ты не ори на меня. Отвезли головы, чтобы отчитаться …
– Вранье! Вранье! – простонал Медведкин страдальчески.
Кривошеин что-то записывал в протоколе. Бокий давно уже перестал слушать, будто отключил звук. Разглядывал скучное лицо Кривошеина. Бокию нужно было принять решение, судьбоносное для них обоих.
Никто в Управлении и подумать не мог, что именно Кривошеин станет главным фаворитом начальника спецотдела. Все прошлые надежды чекиста-мистика развеялись в лубянских коридорах, все прежние маги и шаманы его разочаровали. Иных уж нет, а те далече. И вот явился этот служака и зануда – не странный, не харизматичный, но обладавший тайной. Долгожданный проводник в зазеркалье, желанное и недостижимое для комиссара госбезопасности третьего ранга.
Кривошеин оторвался от протокола и посмотрел на Медведкина.
– Значит, вы просто стреляли и стреляли в кого попало? Чушь! Не могли вы там стрелять! Сколько вас было стрелков?
– Восемь … Нет, девять …
– А по другим свидетельствам – одиннадцать-двенадцать! И одиннадцать приговоренных! Где вы там все поместились в комнате двадцать пять квадратных метров? Да вы бы перестреляли друг друга!
– Да, было тесно. Мы стреляли … Не понимаю, что вы хотите узнать, гражданин следователь, – с тоской бормотал Медведкин.
– Не могли вы там стрелять! Вы их зарезали, закололи трехгранными клинками! Так ведь? Так?
Медведкин мотал головой:
– Стреляли мы, стреляли, гражданин следователь … и штыками – тоже. Но не помню я, какие это были штыки …
Кривошеин набрал полную грудь воздуха и медленно выдохнул. Настало время главного вопроса.
– Это был ритуал?
– Что?
– Еще раз переспросишь, сука, я тебя отправлю в карцер на неделю.