Я помнил Татьяну девочкой, но и тогда уже она сияла царственно. Ее сияние не отменить постановлением какого-то совета каких-то депутатов.
– Трупп ужасно храпит за стенкой. А иногда они храпят на пару с Харитоновым. Я не могу заснуть. – Она улыбнулась.
– Это неприятно, должно быть.
– Ужасно. А вы? Вам удобно в купе?
– Еще бы! Первый раз еду в первом классе.
– В самом деле? А мы много ездили на поезде, на нашем … Владивосток … Вы там бывали?
– Не приходилось.
– Я теперь вижу столько новых мест! Сижу у окна и смотрю… – Она говорила со мной как со старым другом. Волшебство. – Наверно, я их никогда бы не увидела, если бы не все это … несчастье …
– Да, вероятно.
– Вы стали таким бравым военным.
Я промолчал, не посетил меня ответ, достойный бравого военного.
– Когда мы с вами виделись в последний раз? – Она сощурила рысьи глаза, всматриваясь в прошлое.
– 6 июня 1914 года в 15:30 на рейде Кронштадта, – сказал я.
– Как вы помните так точно?!
– Помню. Потому что вы тогда в последний раз покинули яхту и больше не вернулись.
– Ах да. Я тоже помню. Мы сошли на катер – и в Петергоф … Никто не знал тогда, что больше мы нашей яхты не увидим. Так, значит, мы виделись в тот день?
– Вряд ли можно сказать, что мы виделись. Потому что вас я видел, а вы меня – нет. Я начищал поручни на верхней палубе, а вы спускались по трапу на катер в кремовом платье с широкими рукавами и круглой соломенной шляпке.
Все Сестры были в кремовых платьях и соломенных шляпах. Не было построения команды, стенаний оркестра, как при отбытии по окончании летнего сезона. Никто не сомневался, что через несколько дней Семья вернется и мы пойдем в финские шхеры …
– Длинное лето четырнадцатого года. Тогда еще не воевали с Германией… – почти прошептала Татьяна.
В тот день еще не воевали, но через несколько дней – война. С тех пор я повзрослел, рухнула Империя, а война все тянется. Доживу ли до победы? И чьей победы?
– Последний год на яхте я вас, кажется, и не видела.
– Вырос и стал невидимкой.
Татьяна все поглядывала на меня, будто укалывала булавкой. Я улыбнулся ей откровенно, дерзко.
– Счастлив снова служить Вашему Высочеству!
– И я рада… – сказала она почти нежно.
Черт возьми! Да она смутилась! Задиристое высокомерие странным образом сочеталось в ней с застенчивостью. Это от матери. Татьяна более всех Сестер походила на Государыню. Что за чудо эта Принцесса!.. И то прикосновение – ее прохладная ладошка на моем затылке …
Вдруг я увидел на тропе за насыпью бородатого мужика в черном кафтане. Он стоял против вагона и шарил глазами по окнам.
– Отойдите от окна, Ваше Высочество! – Это прозвучало довольно резко.
– Да разве можно меня здесь разглядеть?
Бородач уже прямо смотрел на наше окно.
– Ваше Высочество!
Татьяна отошла от окна, глянула насмешливо:
– Теперь вы мной повелеваете, юнга? Мечтали об этом?
Ушла в вагон. Я посмотрел в окно – никого …
И тут же – вот он, мужик, перед вагоном, и пялится прямо на меня. И я вглядываюсь в него и знаю – он здесь неспроста.
– Эй! В чем дело? Проходи!
Спускаюсь по ступенькам на насыпь, иду, сдвигая перед собой упругую толщу горячего воздуха. Он следит за мной пустыми глазами, будто животное – олень или волк. И как животное, внезапно отворачивается и уходит по тропе вдоль насыпи среди кустов.
– Эй! Стой! Стой тебе говорят! – слышу я свой голос.
Я уже знаю, кто это, но это невозможно. Он останавливается и смотрит на меня. Я не могу вымолвить ни слова и вязну в расплавленном воздухе, как муха в жидком янтаре. Он делает шаг в сторону с тропы и исчезает среди деревьев …
Тихий звон в голове. Я у вагона. Татьяна прогуливается со своим бульдогом Ортипо на поводке, будто по аллее Царскосельского парка. Черт!
– Ваше Высочество!
Бежал и видел: по перрону идет к ней тип в черном костюме и котелке; вглядывается, явно узнает.
Я схватил Ее Высочество под руку и буквально поволок в вагон.
– Что … Что вы себе позволяете! – возмутилась она.
Отбросив всякий политес, я затащил ее в наш тамбур и закинул туда же бульдога.
– Это что такое! – Она вырвала свой локоть из моих рук.
Я невольно притиснул Татьяну к стене, отодвигая от окна. Ее лицо было близко – на расстоянии дыхания: серо-голубые глаза и бледная прохладная кожа – ее я, конечно, не касался и все же ощущал …
Татьяна оттолкнула меня:
– Оставьте!
– Он смотрел на вас! Он узнал вас!