22 июля 1918 года
Транссиб
Анненков сидел напротив Котелка рядом с Бреннером. На столике высилась бутылка французского коньяка, купленная у чехов за бешеные деньги.
– Редкая роскошь в наше время, – сказал Котелок. – Хотя, признаться, и в прежние времена я такого нектара не пробовал.
Он, разумеется, сидел без котелка в своем купе почтово-товарного вагона. Его широкое лицо лоснилось, как масленичный блин, а два маленьких глаза поблескивали черными икринками. Где-то за ящиками и мешками смеялись и говорили по-чешски.
– Вот, как обещал, – сказал Бреннер и положил на стол рядом с бутылкой золотой кулончик, обсыпанный мелкими камушками с небольшим рубином в центре. В глазках Котелка камушки отразились и заискрились, но он не притронулся к кулону.
– И какие же условия?
– Вы должны сохранить в тайне то, что видели в нашем вагоне. Вы ведь никому еще не сообщили?
– Никому.
– А чехам?
– Нет. Иначе бы вы тут не сидели.
– Это верно. А кому-нибудь еще?
– Как? Мы с вами в поезде.
– Ну, можно было телеграмму отправить со станции.
– Помилуйте, на той станции и телеграфа-то нет, наверно. Я хотел в буфет зайти, да и его там не было.
Бреннер кивнул невозмутимо и протянул Котелку золотой кулон с небольшим рубином.
– Это аванс. В Иркутске, когда выходить будете, еще такой же получите, – сказал Бреннер.
Котелок улыбнулся и взял вещицу в руки. Ощупал толстыми пальцами камушки. Налил себе коньяку, предложил офицерам, но те отказались. Котелок выпил и решил, что можно уже говорить прямо.
– А кто же носил эту красоту? Неужто государыня?
– Вы хотели сказать – англичанка, – поправил Бреннер.
– Оставьте, капитан! Чей кулончик? Государыни или кого из великих княжон?
– Это мне неизвестно, – сухо сказал Бреннер.
Котелок полюбовался кулоном. Посмотрел рубин на просвет, на лампу. Достал платок, завернул в него вещицу и спрятал во внутренний карман пиджака. Глянул на офицеров весело, с пьяной нежностью, как на старых добрых друзей.
– Я, знаете ли, до всего этого в охранном отделении служил.
– Была у меня такая мысль, – сказал Бреннер.
– Приходилось мне стоять в охранении на разных выходах их величеств. Перво-наперво на коронации, да-с. Я тогда только начинал. Стоял в толпе, в штатском, наблюдал, значит, чтобы кто дурного не замыслил. А государыня – красота-то неземная. Помню, тогда прослезился даже, когда их величества мимо проходили, молодые, красивые. Стоял и плакал в толпе, как дурак. Вас, мичман, тогда, поди, еще и на свете не было. А потом мы узнали, что́ там было на Ходынском поле, сколько народу подавилось, сколько народу …
Он выпил из кружки.
– И на трехсотлетие династии в Кремле стоял на выходе их величеств из Успенского собора. Тоже в цивильном платье. Я был по обеспечению их безопасности. Совсем близко видел и государя, и государыню, и княжон. И потом еще приходилось … А сегодня вышел подышать на перрон, смотрю, барышня с собачкой. Знакомая барышня! А надо вам сказать, что я великих княжон видел довольно часто с самого их младенчества и до последних лет. А уж на Татьяну-то Николавну смотреть всегда было наслаждением. А когда они в пору вошли – так это просто праздник был стоять в охране и видеть ее высочество! – Котелок даже причмокнул непроизвольно.
– Вы губами-то шлепать воздержитесь, – сказал Анненков чрезвычайно нелюбезно.
– Грубо, молодой человек.
Котелок попробовал осадить наглеца холодным взглядом, но, глянув на Анненкова, тотчас отвернулся.
– Да я только хотел сказать, что узнал ее сразу. Смотрю – глазам не верю! Татьяна Николавна. Но как? И тут вы, мичман, хватаете ее под ручку – и в вагон. Точно она, думаю. Эх!
Он раскраснелся, расчувствовался …
Поезд замедлил ход.
– Будет стоянка? – спросил Бреннер.
– Станция Тайшет должна быть. Послушайте, господа, представьте меня. Мне же ничего не надо, только руку пожать государю. И государыне ручку поцеловать. А? – Котелок глянул на Бреннера совсем как ребенок, что просится в цирк.
– Пойдемте, – сказал Бреннер.
– Как? Это можно? – не поверил Котелок. – Час-то который?
– Да они в карты играют допоздна, – сказал Бреннер. – Идемте. У них теперь все по-простому.
– В самом деле? Почту за честь!
Котелок вскочил, посмотрелся в настенное зеркало. Пригладил волосы, застегнул пиджак.
Первым шел Бреннер, за ним Котелок, Анненков замыкал. В тамбуре царского вагона Бреннер остановился и повернулся лицом к Котелку:
– Только, когда войдете в купе к государю, не говорите ему «ваше величество». Ничего такого. Просто по имени отчеству.