Внутри в разных комнатах пили и спали двенадцать матросов. В каждую комнату по гранате – и достреливать, кто еще шевелится. К дверце сейфа приладили пару гранат. Купюры разлетелись по всей зале, но бумагу мы не собирали. Забрали из сейфа только докторский саквояж, набитый золотом и камушками. Все дело заняло минуты три. Никто из нас не был ранен – только оглохли на время.
Удивительный сброд эти революционеры. И как только им удалось свалить Империю? И где, черт возьми, были мы – с нашей доблестью, фронтовым опытом и любовью к Отечеству? Так я думал, пока мы в пролетке ехали на вокзал …
Что ж, первые строки в тетради. Дальше даль за далью, боль за болью – покатится наш путь. А что потом? Когда поставлена будет последняя точка? Не знаю. Кажется, моя жизнь кончена. В двадцать один год.
Во дворце пусто, бесприютно. Прежде чем усадить себя наконец за стол к чистой тетради, обходил комнаты Царевен. Ничего здесь от них не осталось: ни забытой перчатки, ни оброненной заколки, ни аромата духов. Но ведь были же они здесь! Были …
За окнами над садом хризантем уплывают последние запахи лета. Ударил гонг, загомонили стражники – это Властитель проследовал в свою резиденцию. Благодаря его милости я один живу в целом дворце. Один.
Ну, довольно. Начинаю по порядку, вернее, как получится. Начал ведь не с самого начала. К нему еще вернусь.
Ну, начинаю уже, начинаю!
Пусть не удивляет неизвестного и нежданного читателя этих записок точность и подробность, с какой я описываю события по прошествии времени. В Бога я уже не очень верю, но кому-то там, над мирами, нужно, чтобы я сохранил в памяти и описал эти события …
16-17 июля 1918 года
Екатеринбург. Ипатьевский дом
Днем комендант Юровский приехал из Уралсовета – собранный, озабоченный.
– Сегодня, – сказал он и внушительно посмотрел на начальника охраны Медведкина, вышедшего ему навстречу во двор Дома особого назначения.
Медведкин вдохнул глубоко и улыбнулся, словно дождался того самого единственного шанса.
– Всех? – спросил он.
– Всех, – кивнул Юровский. – Кроме мальчика.
Медведкин удивился:
– Наследника оставим? Как же так?
– Да не наследника, – поморщился Юровский, – поваренка Седнева.
– А-а-а… – выдохнул Медведкин.
– Надо его отправить в деревню, сегодня же. Вечером никого лишних тут не должно быть. Только наша группа.
– Понял. А слуги, доктор?
– Всех. Они хотели разделить судьбу монарха – пусть разделят.
– Ну что ж, справедливо.
Речь шла о последней четверке из свиты царя: докторе Боткине, лакее Труппе, поваре Харитонове и горничной Демидовой. Вместе с Романовыми в Екатеринбург прибыли тридцать человек свиты, но одних сразу забрали в ЧК, других отпустили на все четыре стороны, и только четверо выразили твердое желание остаться с монаршей семьей – и им разрешили.
– Должен прибыть грузовик и подводы с кислотой, – сказал Юровский.
Медведкин не понял:
– С кислотой?
– А ты как думал? Их никто не должен узнать даже в могиле …
– А ты чего такой смурной, Яков Михалыч? Наконец-то все решилось!
– Времени мало. Всегда так: тянут, тянут с решением, а потом прыгай как хочешь, исполняй. Ничего не готово.
Юровский прикрыл глаза и потер лоб над переносицей. Груз ответственности давил и изматывал. С четвертого июля, дня вступления в должность коменданта Дома особого назначения, Юровский приходил домой только ночевать. Семья почти не видела его. Белые и чехословаки с трех сторон окружили Екатеринбург и в любой момент могли прорвать фронт, чтобы освободить царя. И если бы им это удалось, партия, да и весь мировой пролетариат, никогда не простили бы Юровскому бегства Николашки Кровавого.
Сорокалетний Юровский – член партии большевиков с девятьсот пятого года. Среднего роста, с копной черных волос; чеховская бородка и усы делали его похожим на школьного учителя или земского врача, однако университетов он не кончал, но и пролетарием не был. Как многие революционеры, он был никем, а стал всем – ведь именно ему предстояло покончить с династией Романовых.
Остаток дня прошел в хлопотах. Во двор въезжали и выезжали подводы. Привезли кислоту и керосин. Медведкин предупредил внешнюю охрану: ночью в доме будет стрельба – не обращать внимания, нести службу, как обычно, и ни под каким видом не входить в Дом до особого распоряжения. Что за стрельба, Медведкин не объяснил – все и так понимали.
Ближе к полуночи ждали грузовик, на котором планировалось вывезти трупы, но его все не было. Медведкин поехал за ним в гараж.
За стенами Ипатьевского дома раскинулась июльская ночь с полным небом звезд и невнятными голосами рыбаков на реке. После полуночи часовые внешней охраны заметили движение в доме. Через щели в заколоченных окнах замелькали свет и тени.