Колдун озадаченно поглядел на него.
— Да, конечно. Здесь вообще вряд ли могут появиться высокие ледяные образования. Такой уж тут климат. А почему ты спросил?
— Просто так, — ответил Ронин, отвернувшись.
Это случилось в сумерках. Они настолько уже свыклись с завываниями бури, что сначала решили, что просто оглохли от постоянного рева ветра. А потом все наполнилось белым шумом, и они поняли наконец что это такое. Исчерпав все свои силы, ветер затих, оставил после себя лишь ненадежную тишину ледяного моря.
Ронин помог Борросу облачиться в костюм из фольги, и они вместе вышли на палубу. На восточной оконечности неба клубились скопления темных туч, насыщенных влагой и молниями, а над кораблем — точно последние обрывки разорванных знамен — проносились остатки грозовых облаков. Однако на западе было ясно. Краешек солнца, угасающего, как уголек в потухшем костре, окрашивал небо цвета остывшей золы в пурпурно-розовые тона. Когда солнце скрылось за горизонтом, все окутала темнота. Ронин постарался запечатлеть в памяти картину заката. После стольких дней беспросветной серости и белизны, от которой недолго развиться и клаустрофобии, на душе у него наконец полегчало.
Они принялись за расчистку палубы. Однако Боррос был еще слишком слаб. Ему пришлось быстро оставить работу, и он отправился на корму — взглянуть на штурвал и сверить курс. Ронин свернул штормовой парус и принялся возиться с реей и мачтой, чтобы поднять главный парус. Развернутый парус тут же наполнился ветром. Они стрелой понеслись вперед. Голубой лед летел навстречу кораблю. — Ронин! Крик отчаяния.
Ронин понял, что это значит, еще прежде, чем повернул голову в сторону кормы. Он готовился с того самого момента, когда увидел пробоину так высоко на корпусе. Слишком высоко для тороса. Они вовсе не налетели на какой-нибудь ледяной выступ. Что-то в них врезалось. Ронин повернул голову и увидел.
Боррос опять закричал. Теперь они оба смотрели назад. Там, в серебристых отблесках заходящего солнца, отражающийся, точно в зеркале, в поверхности льда, вырисовывался силуэт косого паруса, который ни с чем нельзя было спутать.
— Ты видишь!
Было что-то зловещее в очертаниях этого корабля, показавшегося на мгновение и тут же скрывшегося из виду вместе с остатками света.
— Я же тебе говорил!
Но у них уже не было времени на обсуждение. Корабль, близнец их фелюги, — не воображаемый, а настоящий, — шел едва ли в полукилометре от них, сокращая расстояние. «Нельзя ли как-нибудь облегчить судно? — подумал Ронин. — И как только им удалось отыскать нас на этих ледяных просторах? Правда, что они точно знали, откуда мы вышли в море, и знали, что мы направляемся на юг». Объяснение вроде толковое, и все-таки Ронину было не по себе. Он то и дело поглядывал на то место, где мелькнул косой парус. Он думал о буре. «Как они нас нашли в таком шторме? Уму непостижимо. Нас сбило с курса; и их тоже должно было сбить. Как же они сумели подобраться так близко? Какова была вероятность?» Пожав плечами, Ронин отбросил эти бесполезные размышления. «Как бы там ни было, они нас нашли. И надо подумать о том, как спастись от погони».
Колдун был умен. Что бы он там ни читал, он немало узнал о кораблевождении. И теперь эти знания очень ему пригодились. Когда они обнаружили погоню, он управлял кораблем так искусно, что — не без помощи Ронина, который удерживал рею под нужным углом, — им удавалось ловить каждое дуновение ветра, чтобы, используя его полностью, развить предельную скорость. Больше они ничего не могли сделать. Здесь, на бескрайних ледовых просторах, какие-либо маневры вообще не имели смысла. Разве что в самом крайнем случае... «Но на это мы вряд ли пойдем», — думал Ронин, протаскивая канат через блок, чтобы рея сдвинулась на несколько сантиметров к правому борту.
— Мы можем их обогнать, — крикнул Боррос от штурвала.
Ронин не был настроен столь оптимистически. "Как Фрейдалу удается управлять кораблем? — спрашивал он у себя. — Даже со всеми его даггамами... разве они имеют хотя бы какое-то представление о кораблях? "Но это был очередной вопрос без ответа. «В любом случае, — яростно думал Ронин, — мне не особенно хочется их обгонять. Мне нужно свести с Фрейдалом кое-какие счеты. Мало ли что говорит Боррос».
— Я не смерти боюсь, — сказал Боррос. — А того, что будет до нее.
В его остекленевших глазах застыл страх.
— Ты — всего-навсего меченосец. Тебя они просто убьют. А мне... мне придется опять претерпеть это все. По новой.
Его тонкие губы дрожали.
— Я не могу. Не могу.
Борросу все же пришлось спуститься в каюту, как бы он ни отбрыкивался. Прошло полночи, и он уже просто валился с ног, так что выбора у него не было.
Тело изменяло ему. Усталость поборола даже страх, захвативший его целиком.
— Иди спать, — велел Ронин, помогая Борросу спуститься по трапу. — И ничего не бойся. Здесь ты в безопасности.
Колдун взглянул на него с неприкрытым сарказмом.
— Ты такой же, как все меченосцы. Каждый считает себя неуязвимым, пока не почувствует, как жизнь вытекает из него вместе с кровью.
И теперь, один в тишине ночи, Ронин стоял у вибрирующей мачты, не обращая внимания на шуршание полозьев по льду и на жалобное поскрипывание снастей. Он смотрел только вперед, в темноту — непроницаемую, словно обсидиан, черную, как базальт, — а в голове у него, точно на сцене театра, разыгрывались живые картины.
"Фрейдал, безумец, ты защищаешь смерть. Фригольда больше нет. Замысел саардина нацелен на усиление власти — власти столь же пустотелой, как это судно. Нижние уровни погрязли в хаосе, рабочие обезумели от лишений. А ты защищаешь закон в этом месте беззакония.
Фрейдал, убийца, ты уничтожил Сталига, медленно, с наслаждением выдавливая из него жизнь, и ужас целителя все нарастал, и в конце концов сердце его не выдержало. И Борроса ты уничтожил: он еще жив, но это уже не тот человек, каким был когда-то. Теперь он живет в постоянном страхе перед тобой, взыскующим возмездия. И меня ты хотел уничтожить: я это видел... прочел у тебя на лице... желание, отчетливое, словно штрихи, нанесенные стилосом по теплому воску... я это видел, когда ты схватил меня после моего возвращения из Города Десяти Тысяч Дорог. Ты не раз подсылал ко мне своих прихлебателей: на той лестнице, где я был с К'рин, моей возлюбленной, моей сестрой... на тренировке, когда мне пришлось драться с Маршем. И теперь ты преследуешь нас. Опять. Что ж, я не стану бежать. Потому что для нас пришло время сойтись в поединке".
В бледном свете занимающейся зари, окрасившей небо радужным перламутром, Ронин навалился на штурвал.
Восходящее солнце светило в правый борт. Корабль начал медленный разворот, обозначив начало широкой дуги, и вскоре его бушприт был нацелен прямо на парус фелюги-преследователя.
«Теперь готовься, — мысленно воззвал Ронин к Фрейдалу. — Твое время истекает».
Две фелюги сближались с пугающей быстротой. Ронин вел судно с юго-восточной стороны. В разгорающемся свете дня четко обозначились очертания второго корабля, казавшегося поначалу — издалека — крошечной и безобидной игрушкой. Было пасмурно: слоистые облака закрывали солнце. Странный его свет, рассеянный, но в то же время и резкий, освещал ледяное море, и каждый выступ отбрасывал продолговатую тень, острую, словно лезвие меча, а все контуры принимали угловатые очертания.
Теперь Ронин уже различал на палубе корабля-преследователя темные фигуры в тяжело развевающихся одеждах, с обращенными в его сторону белыми пятнами лиц. Потом на мгновение вспыхнул тоненький, как стрела, луч холодного света, и Ронин перевел взгляд на высокую худощавую фигуру на носу. Лица еще не было видно, но Ронин и так знал, что это Фрейдал. Стеклянный глаз саардина по безопасности отразил солнечный свет, мелькнувший сквозь серую завесу облаков.
Ронин налег на штурвал, развернул корабль и пошел параллельно с преследователями. Как только он убедился, что преследует их именно Фрейдал, его охватило знакомое возбуждение — предвкушение схватки. Теперь они мчались бок о бок по ледяному морю, привязанные друг к другу незримыми узами ненависти, которые были куда надежней любой абордажной веревки.