Риккагин Тиен дал команду, и с палубы спрыгнули полдюжины матросов и побежали к вантам.
— Что у вас со спиной? — спросил Туолин.
— Вы бывали на севере?
Туолин отрицательно качнул головой.
— В ледовом море, — тихо заговорил Ронин, — довольно далеко к югу, где вода уже подходит к поверхности и истончается лед, некое существо... какая-то тварь проломилась сквозь ледяную корку и напала на нас.
Глаза у Туолина сузились; он метнул быстрый взгляд на Тиена, потом опять посмотрел на Ронина.
— Что за тварь?
Ронин пожал плечами.
— Не могу сказать точно. Не знаю. Мир, похоже, кишит странными и чудовищными созданиями. Уже темнело. Эта тварь застигла нас врасплох. У нас не было времени рассмотреть ее... мы готовились к смерти.
Матросы добрались по вантам до самой высокой реи и начали сворачивать топсели.
— Она разорвала моего товарища надвое; отхватила ноги.
Они стояли, подобно трем статуям, на высоком полуюте недалеко от кормы. Легкий бриз обдувал их лица, ласково прикасаясь к коже.
— Вы должны понять, — сказал риккагин Тиен, — что здесь, в Шаангсее, смерть мало значит. Она вошла в нашу жизнь. Это — обыденность, повседневность.
Он бросил взгляд наверх. Матросы уже спускались с вантов.
— Война, Ронин. Это все, что мы знали до сего дня, и все, что нам предстоит знать впредь. Смерть поджидает нас за каждой дверью, под каждым ложем, в каждом темном переулке Шаангсея.
Движение корабля стало замедляться — гребцы получили команду сбросить ход.
— И мы ничего не можем изменить.
— Мы утратили способность скорбеть о наших мертвых, — печально проговорил Туолин. — И все-таки мне бы очень хотелось побольше узнать о чудовище из ледяного моря.
— Боюсь, больше я вам ничего не скажу, — заметил Ронин. — Однако мне любопытно, каким образом движется это судно. Нельзя ли мне посмотреть...
— На гребцов? — быстро спросил Туолин. — Думаю, вы едва ли...
— Туолин, — перебил его риккагин Тиен, — мне кажется, в данных обстоятельствах у нас нет выбора. Это просто обмен информацией. — Глаза его сверкнули. — Как бы там ни было, проводите нас вниз, к гребцам.
Лицо Туолина напряглось, окаменело. Ронину показалось, что он что-то пропустил в этом диалоге. Что-то важное. Но понял он только одно: он не должен вмешиваться в их разговор.
Казалось, здесь вообще нет воздуха; застоявшаяся вонь мешала дышать полной грудью, но в целом внизу оказалось чище, чем представлялось Ронину. Гребцы, по трое на весло, сидели на длинных деревянных скамьях. Они были обнажены до пояса. В неярком свете блестели перекатывающиеся на плечах и спинах мышцы. Они двигались необычайно слаженно под ритмичный бой барабана и мерное пение. Люди располагались в три яруса на протяжении трех четвертей от длины корабля. Досчитав до ста, Ронин остановился. Кого только здесь не было: темноволосые и смуглые, ширококостные и коренастые, белокожие и светловолосые, желтокожие с миндалевидными глазами — самые разные обитатели континента людей.
— Как вы видите сами, — живо начал риккагин Тиен, — мы не полагаемся на одну изменчивую погоду. Паруса хороши, когда дует ветер, а во всех прочих случаях...
Он пожал плечами.
Они медленно пошли по узкому проходу между рядами гребцов.
— Здесь постоянно есть люди, — продолжал Тиен. — Матросы работают по сменам.
— А они не возражают против такой работы? — спросил Ронин.
— Возражают? — скептически переспросил Туолин. — Они воины, преданные риккагину Тиену. Это их долг. Так же, как их долг — сражаться и умирать, если это потребуется для безопасности риккагина. — Он фыркнул. — Откуда мог появиться этот человек, который не понимает таких вещей? Его явно рано приобщать к цивилизации.
Риккагин Тиен улыбнулся несколько рассеянно, как будто вспомнив какую-то неплохую остроту.
— Он пришел издалека, Туолин. Не судите его так строго.
Глаза Туолина сверкнули, и Ронину на мгновение показалось, что он вот-вот бросится на своего риккагина.
— Вот возьмите и научите его, если он не понимает наших обычаев, — безмятежно заметил Тиен.
— Да, — сказал Туолин. — Терпение — уже само по себе награда, не так ли?
Тиен шел по проходу, а они следовали за ним, отставая на шаг.
— Видите ли, — заговорил Туолин, — мы несем на себе некоторые моральные обязательства, которые вложены в нас едва ли не с рождения.
Краем глаза Ронин заметил какое-то темное пятно.
— Служить риккагину — в этом немало преимуществ. Приближается по диагонали, раздувается...
— Кто-то хорошо ест, кто-то одет, у кого-то есть деньги. Кого-то обучают...
Туолин тоже заметил движение. Он продолжал идти как ни в чем не бывало, но длинный кортик уже покинул свое место за кушаком. Раздался вопль, разорвавший спертый воздух, — так внезапный порыв ветра распахивает тяжелую бархатную штору, — и на них кто-то набросился. Туолин прыгнул вперед; его кортик сверкнул в яростном выпаде. Длинная, тощая, покрытая потом фигура замахнулась изогнутым мечом. Лицо нападавшего было искажено. Во рту, открытом в безумном крике, виднелись гнилые пеньки зубов. Остекленевшие фанатичные глаза были выпучены. Фигура наткнулась на мелькнувший клинок Туолина. Ноги отчаянно дернулись, глаза закатились: кортик рассек обнаженную грудь, из которой хлынула кровь вперемешку с осколками кости. Меч нападавшего стукнулся о доски. Риккагин Тиен бесстрастно наблюдал за тем, как Туолин вынимает кортик и умелым движением перерезает упавшему горло. Ронин отметил, что Тиен даже не стал вынимать свой меч.
Риккагин вздохнул и, не глядя на них, сказал:
— Нам лучше вернуться на верхнюю палубу.
Он перешагнул через труп и направился к трапу.
Шаангсей надвигался все ближе, пока их корабль, маневрируя среди заполнявших акваторию больших и маленьких судов, заходил в порт. Корабль медленно вспарывал густое море, желто-коричневое и какое-то вязкое, проходил мимо рыбацких суденышек с прямыми парусами и торговых кораблей с высокой кормой. Ронину, стоявшему у правого борта, показалось, что он разглядел широкое устье реки, впадающей в море.
Он стоял на высоком полуюте, упиваясь видом города, а вокруг него кипело движение: матросы бегали по вантам, рифовали последние неразвернутые паруса, закрепляли реи и канаты. В воздухе вырос лес блестящих от стекающей воды весел, которые гребцы уже собирались укладывать. Город, похожий на огромный драгоценный камень, раскинулся перед ним в синеватых сумерках, пыльный и тусклый от возраста, исполненный суетливого движения, вздымающийся из морской пены и испарений земли.
Нижние здания, что располагались ближе всех к пристани, были, похоже, построены в дельте, и Ронин снова взглянул на устье реки, чтобы убедиться в своей догадке, но оно было закрыто плотным скоплением домов. За ровной местностью дельты город поднимался по горному склону, точно выгнутая спина испуганного животного, и многие строения держались на деревянных столбах, врытых в склон и поддерживающих выступающие балконы с каннелюрами и колоннами. Темное дерево отливало глянцем при тусклом свете ламп и светильников, зажженных внезапно во всем городе разом, как будто по условному сигналу. Сгущающаяся сапфирово-лиловая дымка смягчала мерцание огоньков, и отдельные световые пятна смешивались, теряли очертания, а город, казалось, источает какой-то эфирный свет.
Сердце у Ронина забилось чаще. Он — совершенно случайно — попал в Шаангсей, представлявший собой, очевидно, главный порт на континенте людей. Он был уверен, что здесь обязательно отыщется кто-нибудь, кто сможет раскрыть тайну свитка дор-Сефрита. Струя света упала на него, когда корабль маневрировал, чтобы приблизиться к своему причалу. Риккагин Тиен, вероятно, кого-нибудь знает, подумал Ронин.
Вдоль причала толпились люди, ожидавшие прибытия корабля, и Ронин, наблюдавший за их суетой, почувствовал вдруг, как, несмотря на его окрыленное настроение, у него засосало под ложечкой. Континент людей. Боррос был прав. Здесь столько людей... Даже теперь, когда он все это видел своими глазами, Ронин не мог оправиться от потрясения. Они с Борросом так долго о нем говорили. Это был мир их мечты — мечты, что дала им цель и поддерживала их силы, когда они мчались по платиновому льду в течение бессчетных дней и ночей, посреди пустоты, населенной лишь ветром да холодом. Ронин был уверен, что именно эта мечта поддерживала в Борросе жизнь до самого конца; колдун претерпел столько телесных мучений, и, если бы не эта земля, что манила его, душа Борроса так бы и осталась в застенках Фригольда, сломленная под пытками Фрейдала. «И вот сейчас я схожу на берег континента людей», — думал Ронин. Мечта сбылась.