Мацу подошла к нему и церемонно завязала ему пояс. Сама она переоделась в строгий малиновый халат. Обычно она не носила таких ярких одежд. Халат украшал рисунок из темно-коричневого тростника, а рукава были гладкими, с темно-красной каймой.
Она долго разглядывала Ронина в сумеречном свете. Заходящее солнце, проглядывавшее между домами на дороге Окан, приобрело тусклый рубиновый оттенок. Странный свет, ровный и сильный, убрал все краски с лица Мацу и придал ему бледность. Вокруг глаз, под скулами залегли тени. Кожа безукоризненная: ни морщинки, ни пятнышка на атласной поверхности. Мацу неподвижно стояла на границе света и тени, и Ронину вдруг захотелось протянуть руку, коснуться ее лица и убедиться, что она живая, из плоти и крови, теплая и податливая, что перед ним не какая-то фантастическая маска. Она опустила ресницы. Губы ее дрогнули, словно она хотела что-то сказать. Потом Мацу подняла веки, ее тонкая рука двинулась вперед — минуя свет, через черную тень — и коснулась его руки. Ей удалось превратить этот обычный жест в нежную ласку. Она безмолвно вывела его из комнаты в полутемный коридор. Огромный светильник еще не зажгли.
Вниз по широкой дуге лестницы, в глубь здания, где Ронин еще не бывал ни разу. Храня молчание, они прошли через какую-то маленькую деревянную дверь с огромным железным замком. Ронин, ожидавший увидеть людную улицу, изумленно застыл на пороге. Они оказались в саду, зеленевшем зрелой листвой.
Среди бурно разросшихся зарослей стояла пара странных четвероногих животных, оседланных и взнузданных. Они фыркали и рыли копытами землю. Когда Ронин с Мацу подошли к ним, слугам пришлось натянуть поводья и успокаивать их тихими неразборчивыми словами.
— Это не лошади, — сказал Ронин, а Мацу улыбнулась.
— Нет, это думы. Верховые животные с дальнего севера, очень сильные и довольно смышленые. Они хорошо подходят для войны, для чего в основном и используются. Как бы там ни было, лумы — редкие создания.
Она показала на одного из лум.
— Этот — тебе подарок от Кири.
Это был жеребец с рыжевато-коричневой шкурой и густой рыжей гривой. У него была продолговатая сужающаяся голова с раздувающимися ноздрями и треугольными ушами торчком. На широком черепе между больших круглых глаз синего цвета вертикально располагались три коротких рога, напоминавших миниатюрный трезубец. Хвост у лумы отсутствовал, зато на ногах, над копытами, росла густая шелковистая шерсть, похожая на метелку.
Ронин медленно подошел к нему. Большой синий глаз, в котором светилось любопытство, наблюдал за его приближением. Лума фыркнул и ткнулся мордой в протянутую ладонь.
Ронин забрался в седло, а Мацу уселась на серую кобылу с ослепительно белой гривой. Двойной разрез у нее на халате позволял ей без труда сидеть верхом.
Слуги распахнули массивные железные ворота, и они выехали из тенистого сада. Копыта лум грохотали по булыжной мостовой, высекая бело-голубые искры, от стен отдавалось звенящее эхо.
Драконы у Ронина на рукавах трепыхались на ветру; казалось, они ожили и танцевали теперь в ритме скачки. Ехавшая впереди Мацу покрикивала на кобылу и на прохожих, толпившихся на улицах. Темные фигуры торопливо убирались с их пути, показывали на них пальцами, что-то бормотали, но слов из-за быстрой езды было не разобрать.
Они въехали в темный лабиринт дельты, в район порта, где народу было меньше, промчались по узким кривым переулкам, переливавшимся пурпурными и бордовыми красками, в последних лучах заходящего солнца, а потом неожиданно вырвались из теснин прибрежных улиц на широкую набережную. На незамутненном облаками горизонте появился сияющий полумесяц. Казалось, он отдыхает в гостеприимных объятиях поющего моря.
Они мчались по деревянному настилу причала. В солоноватом воздухе разносились песни кубару. Ронин вдохнул запах моря, едкий запах сохнущей рыбы, приторный аромат макового сиропа. Мимо них величественными рядами проплывали фиолетовые фасады складов с их широкими террасами, созерцающими равнодушно и беспристрастно окончание очередного дня.
А потом они вдруг оказались среди песков. Прямо перед ними в пустынном великолепии расстилался загибающийся темный берег. Лума Ронина на скаку вздернул голову и издал довольный торжествующий звук. Море в последних отсветах заходящего солнца приобрело цвет киновари, и Ронин ощутил необычайный прилив энергии, как это бывает в начале схватки. Сердце у него бешено колотилось. А когда его жеребец перескочил через темную дюну с извилистым змееобразным гребнем, Ронин выхватил меч, поднял его навстречу холодным звездам, уже появляющимся на небе, и подумал: «Пусть придет Дольмен. Я приветствую леденящие объятия Маккона, ибо я — его рок, я — тот, кто убьет его».
Он мчался навстречу сгущающимся сумеркам, а Мацу ехала рядом; лицо ее было бесстрастно, а мысли непостижимы.
Когда мерцающие золотые огни Шаангсея у них за спиной превратились в одно сплошное пятно с размытыми краями, Мацу остановилась и окликнула Ронина, перекрикивая поющий ветер, налетающий с неспокойного моря, фосфоресцирующего зеленоватым и голубым светом.
— Здесь, Ронин, я оставлю тебя. Поезжай дальше один. Лума доставит тебя, куда нужно.
— Но что...
Она уже ускакала, лишь прозвучал мягкий стук копыт, прошуршавший по песку в ночи. Пожав плечами, Ронин сдавил пятками бока лумы, как учила его Мацу, и поскакал вперед. Он сосредоточил внимание на мощи животного, на согласованном движении его мышц, на тонком слое пота, увлажнившего его густую шерсть. Вскоре лума замедлил ход, зафыркал и затряс головой, словно предупреждал о чем-то, что ждало их впереди.
Сначала Ронин услышал шаги еще одного лумы. И только потом, вглядевшись в темноту, он увидел перед собой его силуэт. Лума подошел так близко, что Ронин увидел: это было животное с темно-шафрановой шерстью и черной гривой.
На луме сидела Кири. Ее блестящие фиолетовые глаза смотрели прямо на Ронина. Она тряхнула головой, и, хотя было темно, Ронин сразу узнал ее гордые черты. Ее длинные волосы, перехваченные на лбу узкой желтой лентой, были распущены и развевались на ветру. На ней был бледно-желтый халат, расшитый затейливыми узорами из золотых цветов. Рисунок был странным, он отличался от всех, которые Ронин до этого видел, но чем именно он отличался, определить было сложно. Завывал ветер.
— Кири, — сказал он, почти не дыша, — благодарю тебя за подарок. Верховая езда доставляет мне огромную радость.
Она улыбнулась.
— Тебе очень подходит лума, и я уже знаю, что он признал тебя сразу же; а луму не так-то легко приручить.
— Да, но откуда...
— Поехали! — крикнула Кири, натягивая поводья. — За мной, мой воин!
И они помчались через дюны, по краю неспокойного светящегося моря, а прохладная водяная пыль, вылетающая из-под копыт их лум, искрилась у них на волосах и на лицах. Кири сжимала бока животного босыми ступнями.
— Кири, — окликнул Ронин. — Что это за шутка с Советом?
Она покачала головой. Ее волосы разметались веером.
— Никаких шуток. Это правда, и только правда, и ничего, кроме правды. — Она повернула к нему свое бледное лицо. — Но если бы я тебя предупредила, ты бы мне не поверил.
Они заехали прямо в желтый прибой. Вокруг грохотало море. В холодном воздухе отчетливо разносились звуки: позвякивание сбруи, поскрипывание седел.
— Совет — это изощренная легенда. Так лучше, когда люди верят, что некий верховный орган руководит их жизнями, управляет городом. Но правда заключается в том, что подобный Совет просто не смог бы здесь существовать. Шаангсей не потерпел бы его.
— Ты говоришь это так, словно город — живое существо.
Она кивнула.
— Во всем мире нет второго такого места. Совет, состоящий из представителей группировок, имеет смысл только в виде идеи. В действительности он бы не продержался и дня — они разорвали бы друг друга в клочья.
— Ас кем же встречаются люди, которые ожидают приема в городе за стенами?