В городе была унылая слякоть, ветеринар запил, и вообще была суббота, и, хотя работы и в городе не было — но город спал, потому как те, кто мотался в Москву и в Питер, возвращались на выходные — к семье. Хотели вести к цыганам, но Славка запротестовал. Ветка покачивалась в кузове, мычала, вела себя обреченно-беспокойно. Грузовик стоял в «избяной» части райцентра, дымок шел из труб, мельтешились дети, кто-то спешно укладывал поленницу, кто-то чинил к зиме трактор. Из-за забора, крашеного в голубой цвет, за коровьими муками наблюдал дед. Не выдержав, выбежал из калитки с криками, тебя бы, ирод так! Доча моя, голодная, не доеная, она ж пить хочет! тебя, сукин кот, на расстрел поведут, небось, стакан нальют? Верещагин молчал, сидел в своем Гелендвагене и смотрел на косую церквушку, косые заборы, и все ему казалось — будто он попал в чужой сон, который никак не кончится. Старичок притащил сена, ведро воды, и Ветка пила, раздувая бока, и помыкивала, и дед, слив остатки воды за кузов, тут же и подоил ее, ловко оттягивая соски. Ветка от благодарности аж вздохнула. Время шло к вечеру, и Верещагин, уставший от всего этого обморока, сказал мужичкам — двадцатый камэ Новой Риги, сколько? Мужики чесали лысины под кепками, набивали цену, намекали на ментовские засады, отсутствие документов на корову, но Верещагин даром что был тертый в девяностые и удачно державший бизнес сейчас, что сложнее, — выправил бумаги в сонном городе, да за таким количеством печатей, что можно было провезти целый зоопарк. Пожав деду руку, спросил у него соломы или сена, чего там коровы едят, купил в пекарне мешок ржаного, до того пахучего, что сам съел буханку, и, мигнув габаритами, выехал на трассу. Сек мелкий дождик, и Ветка стояла, раскачиваясь, но не страдала — натянули на дуги брезент с надписью «ЛЮДИ». И пошли они гордо по трассе М9. Балтия, как никак. До Волоколамска Ветка и не пикнула, пару раз тормозили гайцы, но Верещагин, вылезая из Гелендвагена, сразу давал понять, что денег хватит на все, потому и не платил. До поселка «Cottage Grand Village» добрались мягко, вывели одуревшую Ветку на английский газон, пошуршали купюрами, потрясли Верещагина за руку, сказав, что если он так к коровам расположен, они ему завтра еще штук десять — без вопроса. Мухой доставят. Блин, — сказал сам себе Верещагин, — куда ее теперь-то? Телефон разрывался. Звонила теща в жажде денег. Верещагин снял трубку — скоко дали-т, Славча? Прямину взявши? А шкуру? Сбежала, мать, твоя корова, — сурово сказала Славка. — Жди. Сказала, с быком вернется. Не завидую я тебе, Анна Никитишна…
Верещагин спал в своей спальне на втором этаже, а у дверей маялся садовник, он же сторож, он же электрик и так далее. Короче, золотой мужик. Таджик во втором поколении, как он сам про себя говорил. Звали его для удобства Васей. Вообще прислуга была коровой взволнована. Ветка же освоилась быстро, ночевала на летней веранде и шлепала лепехи на пол из даурской лиственницы. Славик, наконец, очнулся, пошел в душ, где долго смывал с себя чудовищно прилипчивый запах, и все тер себя и скоблил щеткой, и плевался, и фыркал, а потом брился с наслаждением, думая, какую бы подляну подложить теще? Решив снять ее с денежного довольствия, вышел на нижнюю террасу и увидел корову. ВАСЯ! — прибежал Вася.- Откуда у нас корова? Так вы вчера и привезли. Из Таиланда же? Ага. Самолетом. Корова, услышав Славкин голос, оставив веранду, галопом помчалась к нему. Признала, — сказал Васька, — точно ваша. У них в Таиланде и не поймешь — где собака, а где корова. Сложно люди живут. Верещагин смотрел в коровьи глаза, и они лучились таким счастьем и доверием, что Верещагин, который дома и рыбок не держал, дрогнул. Наказав Ваське отмыть корову, заказал на дом доставку коровьего инвентаря, от шампуня до спец-набора по уходу за копытами. Сено привезли заграничное, выдавали, сволочи, за Новозеландское, судя по цене, но по QR коду вышла Беларусь. Через час к Верещагину заявился управляющий поселком и заявил, что коров нельзя держать. Правительство запретило. Типа корова — дикое животное. Даже на участке в три гектара. Даже в отдельном помещении. Соседи не поймут. Часть денег из стопки, лежащей на столе, переехала к управляющему. Ну, поймут. Но не все! Еще стопочка. Если отдельное помещение? А есть? — быстро откликнулся Верещагин. Разве на краю, где конюшни? В паддок не войдет, — Славик задумался. Расширим, — сказал управляющий. А как оформим? А как лошадь и запишем. Не кошка же? А вымя? А такая лошадь.